– Поймите, Татьяна Андреевна, для меня – потомка бояр – оскорбительно подчиняться бывшему крепостному! Неужель нельзя было произвести в подполковники Лужницкого, как планировал Сухнен, иль Бегичева, иль хотя б меня?! Но поставить мужика командовать?! Душа моя протестует!

– Но, Василий Матвеевич, такое и при Петре Первом бывало, – напомнила Татьяна. – Возможно, начальство учло прежние заслуги Петрова, он стал офицером двадцать лет назад, опыт войны с турками есть.

– Опыт, опыт…Мужик – в подполковниках! Сразу на два чина вырос! – возмущался столбовой дворянин.

– В штате полка нет майорских званий, вот и возрос до подполковника, – пыталась усмирить его гнев Татьяна, но видела, что эти доводы не действуют, и подошла с другой стороны. – Но Вы и Лужницкий молоды, богаты. Что для Вас прибавка в жаловании? Даже не заметите. А у Петровых пятеро детей, они экономно живут, может, сумеют дочерям хотя б мизерное приданое собрать… Думайте, как хотите, Василий Матвеевич, а я рада, что Петрова повысили, за супругу и детей его рада.

– Мда… – Вахрушев призадумался. – …Пожалуй, если так смотреть… Коль принять в расчёт жалование, то конечно… Я богат, он – нищ… Против его супруги я ничего не имею. Однако принцип нарушен! Дворянин у мужика в подчинении: разве это правильно?!

Вахрушев продолжал ворчать, хотя без прежнего запала. Высказавшись, утихомирился и перестал извергать жалобы оскорблённого самолюбия, а то поначалу казалось, что табурет под ним и даже стол подрагивали от возмущения.

Тем же приказом повышены были, то есть, назначались на ставшие вакантными места, и некоторые другие офицеры. Штабс-капитан Каплев стал взамен Петрова командиром эскадрона, его чин присвоили Мишелю Обручеву, в эскадроне Вахрушева взамен погибшего штабс-капитана командиром полуэскадрона утверждён уже исполнявший эту должность Порфирий Крушинов. Прапорщика Целищева произвели в подпоручики, своего взвода ему не дали, он заменял то одного, то другого заболевшего офицера и стал своим во всех эскадронах. К счастью, на его счёт никто не высказывался, что сыну цыгана нельзя чины получать. А Егора Приходько было приказано откомандировать в главный штаб армии.

Николай из Ясс вернулся с новой идеей: создать искусственное привидение. Он, мол, пообещался генерал-майору Бергу сделать его, но понял, что в одиночку не справится. Сама по себе идея была привлекательной. Если магометане пересказывают друг другу ужасы о безголовом призраке, то поддерживать в них сей страх весьма полезно. Возможно, турки боятся призрака, потому и обходят стороной Праводы: вон даже на Базарджик набег делали, а на их гарнизон – нет. Может быть, может быть… Поручик Красовский, милый Костя, так о многом мечтавший и так мало успевший, помогает товарищам даже после смерти…

Серж подхватил идею, а Таня отмахнулась: на душе было прескверно. Накануне в лазарете обсуждали смерть подпоручика из егерского полка, что лежал у себя на квартире, за ним ухаживал доктор пехотной бригады Бурков. Если доктор видел, что молодой человек плох, мог бы помощи попросить! Или спесь не позволила признать, что сам бессилен, иль ему было всё равно, выздоровеет ли офицер. Полковник иль генерал заболел бы, так из кожи вон бы вылез, чтоб спасти, а тут – всего лишь подпоручик незнатной фамилии. Таня похвалила идею Кало, но в мыслях был тот молодой офицер, и сказала ребятам, чтоб думали сами, а от неё бы отвязались.

Коля с Сержем подошли к командиру эскадрона, пошептались, и Бегичев пригласил повечерять своих бывших воспитанников и Лужницкого. Комната Бегичева годится для секретных разговоров: она в дальнем углу, в глубине коридора, туда случайные гости не заглядывают. Первое, что пришло в голову: протянуть верёвку от одного минарета к другому и таскать по ней туда-сюда чучело в белой простыне. Трофим спросил, где ж верёвку эдакой длины найти, притом без единого узла, чтобы пугало это не застряло на полдороге курам на смех, и фантазёры стушевались. Бегичев, поприкидывав так и эдак, сказал: