Тем не менее существовал один персонаж, при упоминании о котором Витольд морщился, как от физической боли, как если бы он провел ладонью о гвоздь и оцарапался до крови. Это, конечно, был Бертин бывший друг, знаток женщин и лошадей, тапер кинотеатра «Гаврош» Жора Периманов. Его уникальность была в том, что он был единственный, кто сумел подчинить Берту себе, а не наоборот, как было со всеми остальными. Штейнгауз ломал себе голову, как такой пустой и никчемный человек, практически без образования и особых внешних данных (Берта хранила выцветшую фотографию своего друга на столике у кровати), сумел заставить гордую и холодную Берту повторять без устали его пассажи, сомнительные шутки и хлесткие выражения. Хотя Витольд находил их остроумными, но не настолько, чтобы их цитировали, и кто – такая рафинированная дама, как его Берта.

А поди ж ты!

В начале первых лет их брака она цитировала Периманова практически постоянно, что часто звучало грубо и пошло, но она почему-то не замечала пошлости этих фраз. Например, когда Витольд должен был что-то принести и спрашивал, срочно это или может подождать, она ничего не объясняла, а говорила: «Срочно, дорогой, аллюр три креста!» Да, это было по-армейски, что в принципе должно было бы ему нравиться, но в ее устах звучало глупо и грубо, и ей совсем не шло. Он обижался и просил объясниться, а она простодушно упоминала имя Периманова, и оттого Витольд еще больше злился.

По тематике цитаты из Периманова подразделялись на две пространные категории: те, что относились к лошадям и скачкам, и те, что имели прямое отношение к приему крепких напитков. Когда, например, Берта скучала, она со вздохом произносила: «И вечер плыл осадком от портвейна» и, поеживаясь, закутывалась в шаль. Когда же смотрели кинокартину, где герой подводил героиню, Берта могла укоризненно пробормотать: «Как не попасть впросак, поставив на Шалота?» Витольд спрашивал, кто такой Шалот, и Берта говорила, что это был чубарый рысак, один из фаворитов Периманова на бегах, который, впрочем, часто его подводил, но Жорж, как и все игроки, был упрям, сумасброден, сентиментален и верен Шалоту, из-за чего страшно проигрывался.

Тень Периманова следовала за Бертой и Штейнгаузом и в быту. Если что-либо из одежды было черного цвета с коричневым отливом, она непременно называла это караковым, а если светло-серым, то неизменно называлось мышастым. Таким был любимый костюм Витольда, в котором он мог раствориться в массе педсостава училища и, оставаясь незамеченным, не слушать выступающих, а спокойно мечтать о чем-то своем на длинных, скучных собраниях. Единственное, что можно было еще хоть как-то выносить «из Периманова», были рубаи Омара Хайяма, но и они раздражали Витольда из-за ссылки на тот же пресловутый первоисточник и беспрестанную декламацию, например, строк, которые Берта произносила на вечерах у Фантомова, если ей предлагали бокал вина:

Или если Витольд предлагал отобедать в ресторане, что нередко случалось до рождения дочери, шло неизменное:

И уж полной дикостью было от нее иногда услышать что-то типа «как говорил Жора: не держи меня вертикально, я готов к подаче». Штейнгауз ужасался пошло-мещанской двусмысленности этой фразы, багровел, выходил из себя и в отчаянии восклицал:

– Как, как ты можешь повторять за ним эту пошлость?! Ну что он такое сделал для тебя, что ты никак не можешь его забыть?

На что Берта возводила на него свои чуть выпуклые карие с холодком очи и бесстрастно произносила: