– Какое сиятельство? Почему это еще – сиятельство? – Растерянно фыркаю я, соскакивая с дивана. – Ничего не неси, сейчас я, только душ приму. Мишка приехал?

– Нет еще. Сказал – заправится. Едем завтра на дачу. Он после этого всего и слышать не хочет о городе.. Ни в какую. Милый, убеди его? Мне тут удобнее с этим дневником.. И тебе. Словари все под рукой.. А там.. Ну, не потащим же все отсюда? – Фей качает головой. – Ты сказал, это – провансальский? Даже и не бретонский?

– Да, сердце мое. На нем написана поэма Фредерика Мистраля, помнишь? Конечно, я хотел бы консультироваться с Гарышевым и Танюкович. Это по городскому удобней мне…

– А что, Грэг, покажем ему что ли, что боимся? – хрипло смеется вдруг Анюта, нервно перебирая пальцами по подоконнику. – Что там написано у Виолки – то? Какой хоррер?

– Да это не хоррер, а, скорее, путаный детектив какой то.. средних веков… Не разобрать. И не боюсь я его совсем, что ты, с чего взяла?! Мерзавец, на ребенка полез, видит первый раз, как посмел?! Пошел он, знаешь куда. Еще будет руками тут махать. А переводить, так, я для себя перевожу.. Любопытно. Она же пишет, как все это произошло… начало. Как ее мать создала ювелирную коллекцию из камня Елизаветы Тюдор… Сапфир с изумрудами.. Огранки подобной – не было..

– А что за коллекция? – Аня с любопытством смотрит на меня, охватывая рукой мою талию, помогая фею проводить мою незадачливую персону до ванной.

– Два гарнитура. Ювелирных. В одном – серьги и колье, в другом – паррот с кабошоном и серьгами. Агния Мстиславовна долго колдовала над эскизом, даже писала своей подруге, маркизе Манчини, в Венецию, месяцами ждала ответа, рисунков, набросков… Муж ее, адвокат, по каким то своим каналам, помогал этой переписке, в советское то время…

Да и убили их тоже из за этого.. Обоих… Ужас. – Фей ежится, смешно поднимая округлые плечики к верху… А потом начинает суетиться с полотенцем, расстегивать мою рубашку, искать мыло и мочалку, как будто я сам не могу все это найти. Со смехом выталкиваю фея из ванной, яростно намыливаю колено, вихры и вдруг, отключив воду, слышу вороховский басок – баритон из столовой, шелест газеты:

– Тьфу, черт, Ланушка, чего в Европах творится! Пишут: " В Афинах, при невыясненных обстоятельствах, ограблена галерея коллекционера Теодора Костакиса.. На месте преступления обнаружено сломанное звено браслета из черного агата со свинцовой прожилкой».. Ланка, ты что?.. Сокровище, королева, что?!.. Ань, воды, скорей.. Грэг… ать твою! – побелевшими скулами и белками глаз Мишка нервно косит в мою сторону – первый раз я тебя в таком виде наблюдаю.. Мокрые брюки… босой.. Тебе идет.. – Он осторожно хлопает по щекам Ланушку, виновато бормоча:

– Я прочесть не успел, она ресничками – хлоп – побелела, и давай падать… Солнце наше, да что же ты…

– Пусти, дай мне! – я ожесточенно хриплю, забыв напрочь, что с волос капает вода, рядом суетится Анюта, а в столовую в любую минуту может войти Никуша. Шмелиные, фейные ресницы трепещут под моими губами, и она, еще не открыв глаза, сдавленным шепотом повергает меня в оцепенение:

– Горушка, Христа ради! Позвони, позвони скорее!

– Кому, солнышко мое? – Я продолжаю перебирать губами ее волосы, дуть на глаза, ресницы. – Бога ради, успокойся, голубка, что ты?! Кому звонить?

– Комиссару.. Перье.. в Париж.. в Интерпол На корке дневника же телефон…… Стрельникову.. Куда нибудь, скорее.. Позвони.. Я умоляю тебя… Он еще так.. он убьет… Он сумасшедший.. Параноик. Псих.. Он думал, что у Виолки ключ от этого всего… ищет сокровища…

– Да, кто, ясонька моя? Cohannai