Когда возвращался назад, то увидел сбитое животное. Мне стало не по себе. Такое жуткое зрелище. Но я в общем-то и приехал за новыми впечатлениями, так что… Кстати, я снял квартиру в малоэтажке. Мусор здесь выбрасывают прямо под окнами. Вонючая куча выросла почти до второго этажа».

После того как Роман прочитал третье письмо, то долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, то накрывался одеялом, то скидывал его. Он смог погрузиться в сон только после того, как на ключ закрыл входную дверь. Впервые за долгие годы.

«Я уже писал, что снимаю квартиру в двухэтажке. На этаже напротив живёт парень, у которого вместо стекла в окно вставлена подушка, в двери нет замка и к нему постоянно приходят шумные друзья. Под окном и на лестнице валяются шприцы. Моя квартира (ту которую снимаю) получше – по крайней мере в окнах есть стёкла, а дверь запирается на щеколду, но клопы и тараканы минимизируют преимущество. Пару раз ко мне рвались друзья моего соседа, но я им не открыл.

Этой ночью не спал. Под окнами веселилась компания, бомбила музыка, кто-то раскатисто гоготал. Затем послышались женские крики. Минут пятнадцать. А потом всё стихло, компания разошлась, а крики перешли в рыдания. Не громкие рыдания, но не стихающие до самого утра. Не знаю, что там произошло и, наверное, не хочу знать».

В четвёртом письме Кирилл наконец признал, что почти нашёл вдохновение.

«Сегодня я встретил троих бездомных, двое из которых запали в душу. Не думай, на самом деле здесь куча бездомных (что не мыслимо для верхних страт), просто контакт (зрительный, не подумай чего лишнего) у меня сегодня был только с тремя.

Первую я увидел, когда шёл по улице в пять утра. Здесь, как я уже писал удивительные белые ночи, и я иногда прогуливаюсь ранним утром. Она лежала на лавке. Голая. На вид не более тридцати. Блондинка. Вся в ссадинах. Думаю именно этой ночью она лишилась одежды. У неё был померкший взгляд. И она посмотрела, но не на меня, а сквозь меня. И я ощутил частичку этой болезненной безнадёжности, от которой хотелось сбежать обратно и забыть всё, что я видел, но я пошёл дальше.

Вторым был пожилой мужчина без ног. Но удивительно то, что его привёз на машине какой-то крепкий амбал. Он что-то сказал старику, видимо дал указание, после чего калека начал выклянчивать деньги. Интересно, он все вырученные средства отдаёт амбалу или только часть?

Третьей была женщина. Пожилая и худая как узник Бухенвальда – кости, обтянутые плотью. На ней был тёмно-синий плащ и галоши, хотя температура стояла под тридцать с плюсом. Но то, что меня привлекло – это то как она держалась – гордо, с достоинством которого казалось у неё не должно быть. Мы посмотрели друг на друга. Не забуду её увлажнённые глаза полные страдания. Ещё никто во мне не вызывал такой жалости. Я хотел отдать ей все деньги, которые были с собой, но испугался обидеть, унизить её достоинство, того что она не возьмёт.

Вернувшись туда, где я остановился, несмотря на вопли, доносящиеся из соседней двери я начал рисовать. Я рисовал сутки напролёт. Рисовал её глаза.

Думаю я увидел и почувствовал то, ради чего приезжал и хочу уехать обратно. Если картина получится, то в следующем письме я укажу дату приезда. Встречай».

Пятое письмо пришло раньше, чем через неделю. Роман, на всякий случай, ежедневно проверял почтовый ящик, ожидая ещё одну весточку от друга. Обнаружив долгожданный конверт, Роман тут же вскрыл его. Но в отличие от предыдущих писем, Кириллом было написано всего несколько строк. Но таких строк, от которых парня пробрал лёгкий озноб.