Эти действия – явно не пустая трата сил, как их изображают современные историки, даже лучший из них: «Поход Аттилы был хуже любой неудачи… военная добыча, возможно, была и значительна, но она досталась слишком дорогой ценой: слишком много гуннских всадников полегло в городах и на полях Италии. А через год царство Аттилы прекратило своё существование»[96].
Правда, сам Аттила умер в своей постели в следующем, 453 г., предположительно выпив лишнего на собственном свадебном пиру, рядом с новой, красивой и молодой женой. Эта сальная сказочка может оказаться и правдой: зачем же ещё быть завоевателем? Правда и то, что его сыновья, перессорившись, бесповоротно разрушили его империю. Но повествование об упадке и гибели представляет собою чистой воды детерминизм, и с фактической стороны оно сомнительно: добыча была «значительной»? Слишком много всадников-гуннов полегло? Это ничем не засвидетельствовано. Зато есть веское свидетельство противоположного: возвратившись из Италии, Аттила потребовал возвращения всей ежегодной дани с Константинополя.
Аттила… послал послов к Маркиану, императору Восточной империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием [II], и ведут себя с ним обычно менее обходительно, чем с его врагами.
Это опять Иордан, который повторяет утраченный фрагмент сочинения Приска, но мы знаем продолжение оригинала:
Аттила требовал [от Маркиана] определённой Феодосием дани; в противном случае он угрожал войною. Римляне ответствовали, что пошлют к нему посланников. Отправлен был в Скифию Аполлоний… получив звание полководца, [он] отправлен был к Аттиле посланником. Он переправился через Истр, но не был допущен к Аттиле. Царь скифский гневался на него за то, что он не привёз к нему дани, которая, как уверял он, была ему назначена от особ важнейших и царского сана достойнейших. И так он, не принимая посланников, оказывал тем небрежение и к пославшему. <…> Итак, он возвратился без успеха[97].
Вот вполне определённое, хотя и отрицательное, доказательство того, что Аттила намеревался развязать масштабную войну против империи: он не передал с Аполлонием никакой угрозы, как делал в прошлом, выступая в роли вымогателя; не передал ровно ничего, даже не принял посла! Поскольку Аттила столь удачно преодолел неприступные стены Аквилеи, нет ничего невозможного в том, что он замышлял осаду Константинополя, а не обычный грабительский набег. В конце концов, у него по-прежнему было нисколько не уменьшившееся тактическое и оперативное преимущество гуннских конных лучников, у него всё ещё оставалась монополия на сугубо конные стремительные вторжения в глубь территории противника. Кроме того, если судить по той яростной борьбе, которая вскоре развернулась между его сыновьями, а также между его воинами-гуннами и восставшими готами, гепидами, ругами, свевами, аланами и герулами, у него в подчинении было ещё немало опытных и искусных воинов самого разного происхождения.
Если бы война с Восточной империей всё-таки произошла, есть все основания полагать, что Аттила снова победил бы, как в 447 г., – победил бы в том специфическом смысле, что продолжал бы причинять ущерб до тех пор, пока от него не откупятся. Правда, смерть помешала ему сделать это; но к тому времени олицетворяемая им угроза, превышавшая всякие ожидания, уже вызвала к жизни целый ряд сиюминутных ответов, которые вскоре сложились в нечто куда более масштабное, а к тому же и долговечное, как оказалось впоследствии.