– Переведу стрелку, – без колебаний ответила Андреа.

– И тем самым спасете пять жизней. Но при этом сознательно, умышленно направите трамвай на конкретного человека, понимая, что убьете его. В определенном смысле совершите убийство. А если же вы ничего не предпримете, вы не будете прямо ответственны за те пять смертей. Ваши руки останутся чистыми. – Ученый поднял взгляд. – Нуала, вы снова превзошли саму себя, – похвалил он краснощекую ирландку, которая принесла добавку риса.

– В ваших словах прослеживается какой-то нарциссизм, – медленно произнесла Андреа. – Чистые руки, но при том четыре напрасно загубленные жизни – арифметика плохая. Я вас поняла.

– Наши чувства должны строго согласовываться с нашими мыслями. Так сказать, страсти должны оставаться в пределах рассудительности. Нередко благороднейший поступок вызывает у окружающих самый настоящий ужас.

– У меня такое ощущение, будто я снова сижу на семинаре в университетской аудитории.

– Неужели все эти вопросы кажутся вам академической наукой? Голой теорией? В таком случае сделаем так, чтобы они стали реальностью. – Поль Банкрофт производил впечатление волшебника, в кармане у которого заготовлены сюрпризы. – Что, если у вас на руках будут двадцать миллионов долларов, которые вы бы смогли потратить на благо человечества?

– Опять «что, если»? – Андреа позволила себе слабую усмешку.

– Не совсем. Теперь я рассуждаю уже не гипотетически. Мне бы хотелось, Андреа, чтобы к следующему заседанию попечительского совета вы бы выбрали конкретную программу, на которую можно было бы потратить двадцать миллионов долларов. Рассчитайте, чтó именно и как именно мы должны сделать, и мы это сделаем. Финансирование будет осуществляться напрямую из моего личного резервного фонда. Никаких обсуждений, никаких дискуссий. Все будет сделано в точности так, как вы скажете.

– Вы шутите…

Брэндон искоса взглянул на нее.

– Папа не из тех, кто шутит подобными вещами, – сказал он. – Поверьте мне, сейчас он говорит абсолютно серьезно.

– Двадцать миллионов долларов, – повторил Поль Банкрофт.

– Полностью на мое усмотрение? – недоверчиво переспросила Андреа.

– Полностью на ваше усмотрение, – подтвердил он. Его лицо, иссеченное временем, было совершенно серьезным. – Проявите мудрость, – посоветовал он. – Каждый день, каждый час в мире где-то теряет управление трамвай. Но выбирать приходится не между двумя путями. От каждой развилки отходит тысяча ответвлений, десять тысяч ответвлений, и совсем неясно, что ждет трамвай на каждом из этих путей. Мы должны находить оптимальный выбор, основываясь на наших знаниях, на нашем опыте. И надеяться на лучшее.

– Приходится иметь дело с таким большим количеством неизвестных величин…

– Неизвестных? Или частично неизвестных? Неполное знание – это совсем не то же самое, что полное неведение. В этом случае остается возможность принимать взвешенные решения. Больше того, их нужно принимать. – Поль Банкрофт, не отрываясь, смотрел на молодую женщину. – Так что делайте свой выбор мудро. Вы обнаружите, что поступать правильно не всегда просто.

У Андреа Банкрофт кружилась голова, перед глазами все плыло, и вино было тут ни при чем. У нее мелькнула мысль, многим ли выпадает возможность совершить нечто настолько значительное. По сути дела, ей предоставили право щелкнуть пальцами – и изменить жизнь тысяч людей. Это было сродни божественной власти.

Из мечтаний молодую женщину вывел голос Брэндона:

– Эй, Андреа, как насчет того, чтобы после ужина еще немного покидать мяч в кольцо?

Именно Трастевере, районы к западу от реки Тибр, для многих жителей города являются настоящим Римом. Средневековый лабиринт улочек в основном избежал грандиозных преобразований, которые в девятнадцатом веке полностью изменили центр города. Грязь плюс древность – в этом и есть особый шик; не так ли читается это уравнение? Однако в Трастевере оставались уголки, забытые временем, – точнее, наоборот, время вспомнило про них, и приливная волна новых денег оставила на их месте лишь плавник и груды мусора. Вот такой была квартира на первом этаже, куда никогда не проникал солнечный свет, где жила со своими родителями молодая итальянка. Семейство Дзингаретти было древним – в том смысле, что знало всех своих предков на протяжении нескольких предыдущих столетий. Однако предки эти были неизменно прислужниками и подчиненными. То была традиция без величия, родословная без истории.