Не прошло и года с момента поступления Мстислава в Гнесинку, как он с сестрой уже играл в Колонном зале, умиляя высокопоставленных чиновников страны Советов. Конечно, успехи подстегивали самолюбие юноши, подталкивали к еще большей усидчивости. Прямым следствием его волевых усилий стал прием в училище при Московской консерватории.

С приходом войны страну затянул непроницаемый сумрак. Спасаясь от надвигающейся волны смерти, семья Ростроповича перебралась в Оренбург. В это время произошло одно из ключевых в жизни Мстислава событий, перевернувшее его представление о действительности. Смерть отца, сердце которого не выдержало нагрузки безжалостной борьбы за выживание, все перетасовала в некогда беззаботной жизни юноши. В один миг он вырос, внутренне преобразился и без колебаний занял место главы семьи – отсюда, из этой ранней утраты, выросло его неизменное чувство долга перед семьей, сугубо мужская ответственность за все происходящее внутри маленького мирка «основной социальной ячейки». Этот принцип он перенес потом на свою семью и прошел с ним по жизни до конца. Тогда же, в военные годы, он зарабатывал виртуозной, но мало кому нужной игрой на скудный паек для семьи. Гиблое время заставило безропотно заниматься и другими делами – мастерить лампы-коптилки и рамки для фотографий. Семья выжила, он окреп и закалился и выполнил последнюю волю отца, память о котором хранил в себе, повторяя как заклинание: консерватория. Глубокая вера отца в его музыкальный успех передалась молодому Ростроповичу, став продолжением его собственной уверенности и стремления к росту; он вел себя на сцене непринужденно, как будто быть мастером ему предписано свыше. Но все же поле самореализации как-то тесно переплелось с семьей; он всегда оставался эмоционально вовлеченным в жизнь матери и сестры, информационно-энергетический обмен осуществлялся даже тогда, когда он уже вырос, стал самостоятельным и признанным музыкантом.

В двадцать лет Мстислав Ростропович стал первым на конкурсе Всемирного фестиваля молодежи, а такие авторитетные светила в музыкальном мире, как Сергей Прокофьев и Дмитрий Шостакович, приняли его в свой круг общения как человека редкого таланта и выдающихся способностей. Но и в этот период он по-прежнему жил в коммуналке с матерью и сестрой, сосредоточившись на достижениях. Вадим Эрлихман считает, что молодой Ростропович, «как и его отец, был влюбчив, но бешеная гастрольная гонка – до 200 концертов в год! – не оставляла времени для личной жизни». Справедливым и аргументированным кажется его замечание о поиске Ростроповичем духовно близкого человека, именно в таком подходе сформировалась семья Леопольда Ростроповича и Софьи Федотовой. Тем не менее, Мстислав Ростропович некоторое время «неумело, по-юношески» ухаживал за Майей Плисецкой, увивался за известной в то время певицей Зарой Долухановой. Возможно, были и другие увлечения, не выросшие до фатальной страсти или роковой любви. Истинную духовную близость он почувствовал, лишь встретив Галину Вишневскую – поражавшую не столько броской, где-то даже ослепляющей красотой, сколько исключительной славянской женственностью и одухотворенностью.

Между тем характер и мировоззрение Галины родились из внутренней драмы покинутого ребенка, ощущений «подкидыша», которые она испытывала в течение многих лет взросления. Родители, которые с первых дней жизни стали чужими, сформировали в ней тяжелый комплекс человека, лишенного любви и ласки. Это несносное болезненное чувство отложило неизгладимый отпечаток на формирование мотиваций на протяжении значительной части взрослой жизни – за ее кажущейся увлеченностью всегда стояли отстраненно-равнодушные тени отца и матери, толкавшие на поиск подлинной любви.