Среди прочего, рациональные игроки (буде таковые имеются в природе, ибо эффективность в смысле ресурсной экономии можно отмести на корню ввиду варварского расходования ископаемых, что сопровождалось и уничтожением большей части биосферы за последние десятилетия), – так вот, как ожидается, если рискуют, то не вместо информационной обработки, но после. Иными словами, Бейес-апдейты как вероятностей, так и распределений в более широком смысле, должны служить, если и не эквивалентом CAPM-конвенции и Парето-улучшения (Pareto-improvement, optimization, slack picking), то всяко неким вспоможением и коррелятом арбитража. Опять же, рациональные инвесторы не рискуют без меры и повода, если только не игроманы, адреналин-зависимые и пр. (Здесь рискуем вступить в серую зону психиатрии сверх психологии наивно-невооруженной, теоретико-игровой). Но и «дармовые» люфты возможностей апроприируются лишь в меру сравнительной бесплатности, когда «трансакционные издержки» не перевешивают их. Последние в расширительном смысле возможно толковать и как «цену изменения/утверждения контракта», и как мета-цену изменения условий игры, в т.ч. обеспечения «институционального сдвига». (Западные визави, говоря о «порядке на основании правил», могли бы указать на институциональное наполнение правил, если только не рискуют под «сдвигом либо разливом», upheaval or spillover, обнаружить революционно-переворотную подоплеку, тем выдав корни и истоки сердобольности вразрез с мотивами, что в их же литературе хорошо изучено как incentive/s/-/in/compatibility, moral hazard, agency cost/gap.)

Но тогда остается сделать последний шажок, замкнув цепь (или – куда ни шло – гештальт): здесь сплошь ведь и сквозит тема улучшения возможностей, изменения природы игры. Причем – помимо создания или возобновления ресурсов. Возвращаясь же к историко-критическому (оказывающемуся апологетическим) экскурсу, большевикам можно приписать не только институциональный сдвиг ценой конфронтации с цивилизационно-экзистенциальными конкурентами, как не единственно и упор на продуктивность в основании мобилизации якобы в ущерб эффективности. Последняя инсинуация без труда отвергается самим фактом вознаграждения Нобелевской премией трудов советского ученого и практика Канторовича именно в области методов оптимизации, доселе применяемых на Западе в самых различных областях знания. Не в последнюю очередь, преследовали Советы именно мета-цель создания и улучшения возможности, откуда и поиск суверенитета действенного в чине протекционного иммунитета к внешнему препятствованию развитию.

Игра и впрямь поменялась и еще поменяется. Пусть – ценой сверхусилий, качественного риска, «затрат» людского капитала (умственных, или «делиберационных», трудов, словно в коннотации избавления от эксцессов и мифов либерализма-как-необязательности вне свободы-как-мышления), – вернее, реализации, а не гробли и худого распределения последнего: что в результате вынужденно-освободительных войн (за самоопределение и самобытность, возможность просто пребыть собою вполне), что прозябания лучших под гнетом тираничной рыночной серости, лишающей Страну даже минимального портфеля секторов. Восстановление и расширение последнего (как изначально и имелось мною в виду, среди прочего), – чем не обобщение, истинное целеполагание диверсификации, мета-рациональности социального плановщика, общества – вдолгую?

Неявно постулируемая новая портфельная теория (которая, если вдуматься, не только предшествует талебовости, но и обобщает, и эндогенизирует таковую, снова являя простоту о полноте) простирается далее торговли и производства, превозмогая и размен как их обобщение, или модус неразличения. (Логика либерализма и прежде подсказывала: «все равно», взаимодействовать ли с собственной экономикой или с внешними поставщиками). А общество как рациональный инвестор, свободное от лукавых и своекорыстных агентов, уж сделает выбор в пользу того или иного отраслевого портфеля, механизмов-каналов реализации. Минуя и сиюминутно-модные, извне навязанные темы «обнуления», непрестанного развития ради развития (ресурсности без/относительно/ плода).