Так, неудивительно, что обычно офицеры связывали происходящее с деятельностью «немецких агентов», якобы организовывающих на базах Балтийского флота специальные отряды убийц. Кадетская «Речь» 8 марта постаралась минимизировать жестокость случившегося, уверяя, что погибли люди, «чья беспощадная и бессмысленная жестокость вызывала к себе гнев восставшего народа». Однако неформальные сведения о происходящем были устрашающими. Рассказывали, что в Гельсингфорсе матросы не позволяли оказывать помощь раненым офицерам, «раздевали тела убитых и забирали у них все ценности». Труп адмирала Непенина в морге «поставили стоя к стене и воткнули в рот папиросу», а «у противоположной стены выстроили тела других офицеров, сложив их окостеневшие руки в форме приветствия». Говорили, что убийцы «грубо оскорбили вдову Непенина и не пустили ее в покойницкую», женщина «не выдержала шока, и ее пришлось отправить в лечебницу». Убивали и зверски пытали офицеров преимущественно матросы с линкоров. Встречались такие, кто публично похвалялся участием в расправах. Некоторые матросы признавались, что погорячились, и восстанавливали отношения с офицерами.

Концовка событий выглядела неожиданно. Прибывший в Гельсингфорс один из кадетских лидеров Ф. И. Родичев (оратор французской школы, стремящийся «ударять по сердцам») произнес буквально следующее:

Казалось невероятным, однако известный буржуазный оратор обратился к толпе как социалист: «Товарищи!» Консерваторы употребляли это слово исключительно с негативной коннотацией. Позднее один из киевских артистов со злой иронией разъяснил его происхождение: «Товар ищи». Имелась в виду склонность стихийных революционеров к обыскам.

Родичев произнес еще одну нелепость, ставшую, однако, метафорической «нормой». Говорить о бескровном перевороте перед людьми, перебившими несколько десятков офицеров, было, по меньшей мере, странно. Но, как видно, этого не замечал ни сам Родичев, ни матросы. Позднее в Гельсингфорсе те же матросы рукоплескали прибывшему на митинг новому командующему флотом – «революционному» адмиралу А. С. Максимову, опоясанному «широкой красной лентой через плечо» и сопровождаемому матросами и офицерами с такими же лентами. Революционный театр требовал соответствующих декораций.

В Ревеле, третьей базе Балтийского флота, было спокойнее. Немногочисленными жертвами революции стали тюремная стража и командовавший ею офицер. Сообщали, правда, что еще нескольких офицеров 3‑го артиллерийского полка солдаты заживо сожгли в амбаре в нескольких верстах от города. Несмотря на общую ненависть к офицерам, матросы словно старались убедить самих себя в том, что ими движет чувство справедливости. Описан инцидент с матросом-демагогом, который едва не спровоцировал самосуд над офицером, заявив, что тот сдал его жандармам. Матросы чуть не линчевали провокатора. Наблюдатели отмечали, что именно солдаты, а не матросы, составляли в Ревеле «худший элемент». Напротив, рабочие, не в пример солдатам, всячески подчеркивали свой патриотизм.

В мартовском поведении матросов нельзя недооценивать ситуативный фактор: погибали сопротивлявшиеся офицеры. Вместе с тем были случаи сохранения взаимного доверия офицеров и матросов: на некоторых весь личный состав оборонялся от вторжения на корабль посторонних погромщиков. А командир «Гангута» капитан 1‑го ранга П. П. Палецкий сразу же объявил о падении монархии и предложил команде избрать свой орган самоуправления, что привело к сохранению дисциплины. На «Севастополе» лейтенант С. П. Ставицкий активно содействовал разоружению командного состава. В дальнейшем он даже вошел в судовой комитет. Но самое удивительное другое: после расправ наступило успокоение, по кораблям прокатилась волна примирительных церемоний. На «Андрее Первозванном» офицеры извинились перед матросами. Было решено, что время с 3 по 5 марта будет вычеркнуто из жизни корабля. На миноносце «Гайдамак» личный состав сплотила гибель мичмана Г. В. Биттенбиндера. Его провожала в последний путь подавляющая часть экипажа.