Дед Бен уселся рядом, улыбаясь и кряхтя. Обнял Кону, как родную внучку. В груди от такой простецкой нежности расцвёл цветок – распустился, заполыхал жаром. Кона разревелась прямо в его несвежую куртку. За книгу, за камни, ледяной ветер, Ханну и одиночество.

– Ну-ну, поплачь, маленькая ведьма. На Самайн ты должна быть пустой.

– Я не понимаю, что мне делать, – Кона вытерла слезы с пылающих щёк.

– Для этого я здесь, – улыбнулся дед, – знаешь, сколько мне лет? – он не дождался ответа, – восемьдесят семь! На моей памяти столько Самайнов! По-крайней мере, видимую часть я тебе расскажу, а к остальному тебя твоё чутьё приведёт. Собаку ты уже нашла!

– Коля? Я вытащила его из старого колодца. С веревкой на шее.

– Что ты говоришь? Какое зверство. Значит, он сам нашёл тебя. Черный пес будет нужен тебе для обряда. С ним ты пройдешь между костров.

Они поднялись в дом, оставив на ступенях разрисованный лист. Темно-синий квадрат в оранжевых языках пламени.

Бен велел Коне отправиться поспать, а сам затеял печь пирог. «В доме должно пахнуть яблоками», – сказал старик. Он заботливо покормил Коля, налил себе вчерашнего вина и, напевая что-то, повязал фартук вокруг тощей талии.

Близился вечер, когда Кона спустилась. Отдохнувшая, полная сил. Гостиная преобразилась. В очаге пылал огонь, на круглом столе стояло не менее дюжины свечей. Они, словно солдатики, ждали своего часа. Шторы, отодвинутые по краям, обнажали окна. Кона невольно посмотрела на улицу – Лаи погрузился во тьму. Яблоки из сада Ханны живописно стояли в корзинах у входной двери. Коль, важно сидел у камина и следил, как Бен подбрасывает дрова в огонь.

– О! Вот и главная героиня праздника. Посмотри, Коль, – обратился Бен к щенку, – настоящая калех!

Щенок добродушно тявкнул. Кона действительно с удивлением ощущала течение неведомой силы. С легким дребезжанием сила разносилась по венам вместе с кровью. Наполняла. Оживляла. Дарила ту самобытность, к которой она долго шла. Уверенная улыбка появилась на лице, когда Бен с восхищением подал ей руку и усадил за стол. Он тоже это понял! Кона посмотрела в зеркало напротив. Черные волосы разгладились и мягкими волнами стекали с плеч. Кожа подсвечивалась изнутри, а губы, точно покусанные, алели вишнями. Тот, кто увидел бы ее стального цвета глаза, точно опознал бы в ней ведьму.

«Ну, слушай», – и Бен О’Мили поведал ей традиции празднования Самайна в Лаи, пожалуй самой наполненной предрассудками деревне во всей Ирландии.

До назначенного часа двери в домах деревни были заперты. Во всем доме гасили свет. Мужчины и женщины, старики и дети в своих самых красивых одеждах ещё днём накрывали щедро стол, и готовились встречать гостей. Угощение как подношение, как дар, как сакральная жертва. Потому что гостями в эту ночь становились духи умерших и потусторонняя нечисть.

Эта ночь, как тесак, рубила Колесо Года пополам, отворяя двери зиме. Молчаливой и тёмной.

Часы на старой башне пробили одиннадцать раз. Темноту обняла тишина. Только в одном доме плясало пламя, и оттуда только что вышла девушка в длинном чёрном одеянии. Рядом, уже не поджимая уши, а гордо задрав нос, бежал ее черный пёс. В руке калех держала зажжённый факел.

Было так темно, что она не чувствовала разницы, когда открывала и закрывала глаза. Но девушка уверенно шла к ближнему дому. Бледные лица соседей так неожиданно возникли в круге зарева, что она отпрянула. Но потом подошла к мужчине и поделилась с ним священным огнем из дома друида. Через минуту в очаге соседского дома затанцевали языки. Ведьма подошла к каждому дому, оживляя его нутро, даря ему огонь и тепло. А потом направилась на главную площадь, ведя за собой вереницу из людей и скота. И ее тонкая фигура в круге факельного света завораживала и пугала одновременно.