– Благодарю вас, вы очень любезны. – Хьюго вытащил нож из слабых пальцев женщины, затем взял у Джорджетты яблоко и отрезал ломтик. Вернув нож и яблоко, он отправил ломтик в рот и пробормотал: – О, прекрасное яблоко, миссис Брандидж. Огромное вам спасибо. – Джорджетта украдкой пнула его, и он добавил: – И вам спасибо, мисс Сноу. За щедрость…

– О-о!.. – Миссис Брандидж с удивлением уставилась на нож в своей руке: казалось, не понимала, откуда он взялся. – Так вы… Ах, не стоит меня благодарить. Пустяки…

– Значит, вы не собираетесь на нас нападать? – Миссис Друп, похоже, расстроилась. – Не хотите даже попытаться? Но, уверяю вас, мы сможем дать вам отпор.

Джорджетта улыбнулась. Судя по всему, эта почтенная дама прочла не меньше романов, чем она.

– Подобная попытка была бы глупостью с моей стороны, – ответил Хьюго. – И грубостью к тому же. Ведь вы были очень любезны, угостили яблоком мою кузину…

– О, приятно слышать!.. – Миссис Брандидж придирчиво оглядела содержимое корзинки, все еще лежавшее на коленях сестры, затем спросила: – Не желаете ли отведать этого пирога, молодые люди? Там внутри те же самые яблоки, что вам так понравились. Но только резать буду я, с вашего позволения…

Хьюго и Джорджетта закивали, и добросердечные вдовушки поделились с ними сладким пирогом с хрустящей корочкой, затем отрезали и по кусочку от оставшегося цыпленка. А Хьюго извлек из своего кожаного футляра, казавшегося бездонным, пакетик жареного миндаля и пустил угощение по кругу. Только Джорджетте нечего было предложить попутчикам, но пировала она наравне со всеми, поэтому старалась выразить свою благодарность взглядами, обращенными ко всем троим, но в первую очередь – к сестрам. И, конечно же, она наслаждалась зрелищем, которое являл собой лорд Хьюго Старлинг, затеявший разговор с немолодыми вдовами. Он полагал, что упростит дело, представив ее немой, но… как там говорится? «Не рой другому яму»? Да, Джорджетта наизусть помнила все, что вычитала у Шекспира.

За окнами кареты миля проносилась за милей, а солнце уже закатилось – точно похищенный золотой соверен, – и на смену ему явился молочно-белый месяц, озаривший ночное небо прохладным серебристым светом. То и дело мигали огоньки каретных фонарей, и пассажирам казалось, что вокруг экипажа порхают светлячки.

Наконец, когда с трапезой было покончено и остатки ее убрали в корзинку, Джорджетту стало клонить в сон. Некоторое время она пыталась бороться с накатывавшей дремотой и изо всех сил сжимала зубы, подавляя зевоту. Сестры же благополучно заснули, склонившись головами одна к другой, и казалось, что они по-прежнему о чем-то беседуют.

Внезапно лорд Хьюго усмехнулся и, взглянув на девушку, тихо спросил:

– Устала, дорогая кузина? Что ж, день выдался долгий, а ночь будет еще длиннее.

В смутном серебристом сиянии Джорджетта увидела, как он стащил с себя плащ и, аккуратно сложив, разместил наподобие подушки у своего плеча. Покосившись на девушку, сидевшую с ним рядом, Хьюго прошептал:

– Спите, а я постерегу. Спите столько, сколько вам захочется.

Джорджетта нахмурилась, скрестив на груди руки, но в этот ночной час не могла долго упорствовать и, привалившись к своему спутнику, положила голову на его широкое плечо.

Карета мерно покачивалась, Хьюго молчал, и через несколько минут девушка уже крепко спала, и ей снился замечательный сон… Она жила в маленьком домике, и у нее был целый сад колокольчиков-рапунцель с сочными зелеными листьями. Она рвала эти листья сколько душе было угодно, но в отличие от сказки никакой беды от этого не случалось. Во сне она была дома – и в полной безопасности. Когда же она как-то раз открыла дверь своего домика, ее приветствовал голос того, кто ее любил…