В огромной гостиной все было покрыто слоем пыли, мебель затянута муслиновыми чехлами. Ханну не покидало ощущение того, что дом спит, ждет кого-то или чего-то, что снова вдохнет в него жизнь.

Кроме комнаты для приемов или гостиной, были еще полная книг библиотека внизу с аскетичной кожаной обстановкой, небольшой кабинет, где каждый день запирался Вернер, и огромная столовая по одну сторону коридора и лестницы. С другой стороны, как вскоре выяснила Ханна, располагался шикарный бальный зал.

Шикарный бальный зал!

Ханна о таких слышала, но никогда не видела. Хоть воздух и был пропитан пылью, это не могло скрыть дивной красоты зала. Вдоль длинных стен стояли ряды стульев, теперь в муслиновых чехлах. В одном конце помещения стояли изящно украшенный клавесин, большая арфа и несколько пюпитров. Ханне не пришлось особо напрягать воображение, чтобы представить себе играющих музыкантов и изящно скользящих по вощеным полам танцоров. В центре зала висела огромная хрустальная люстра, потускневшая от пыли, которую можно было опускать, чтобы менять и зажигать свечи. С двух сторон вдоль стен зала висели люстры поменьше, но не менее роскошные.

Ханна подумала, как жаль, что такой красивый зал, способный дарить много радости, остается пыльным и пустым.

При первой же возможности она спросила у Дженни, когда бальным залом пользовались в последний раз.

Лицо у Дженни сделалось испуганным, она украдкой посмотрела на закрытую дверь кабинета Вернера.

– Ни разу с тех пор, как уехал масса Майкл, мисси.

– Сын мистера Вернера?

Дженни кивнула.

– Это был единственный раз, когда хозяева пользовались этой комнатой. Слыхала, как рассказывали, что масса собирался дать большой званый бал и пригласил соседних господ, когда построили этот дом. Но тут умерла его жена, и бала так и не было. А потом, когда массе Майклу исполнился двадцать один год, масса велел отпереть зал и закатил большой бал. Слыхала я, что тот бал надо было видеть. А после масса Майкл уехал, и хозяин запер зал, и с тех пор его ни разу не открывали.

Дженни кивнула и убежала по делам.

Ханна долго смотрела ей вслед. Потом пересекла коридор и открыла дверь в бальный зал.

Перед ее внутренним взором предстали музыканты с инструментами, игравшие менуэт – мелодию, которую Ханна знала, сколько себя помнила. Также она знала, что ее этой мелодии научил Роберт Маккембридж – так говорила мама.

За свою короткую жизнь Ханна никогда не танцевала с мужчиной, но мать научила ее нескольким движениям, а врожденный талант девушки к музыке и естественное изящество помогли ей грациозно двигаться по залу.

Закрыв глаза, держа в ладони руку воображаемого партнера, крепко державшего ее за талию, она скользила и кружилась по огромному залу. Всполошенная ее ногами пыль поднималась все выше и выше, пока Ханна не оказалась кружащейся в золотистой дымке, такой же легкой, как ее мечта.

Резкий голос вдребезги разбил ее грезы наяву.

– Черт бы вас побрал, девушка, что это вы себе позволяете?

Ханна быстро раскрыла глаза. На пороге стоял Малколм Вернер, тоже покачиваясь из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у него в голове музыке. На башмаках с пряжками лежала пыль, рубашка и брюки – грязные и мятые. Волосы растрепаны, на лице седая щетина, налитые кровью глаза блестели. Она впервые увидела его после своего появления в «Малверне» неделю назад.

– Я… – начала сбивчиво объяснять Ханна. Потом резко взяла себя в руки, вспомнив, что дала себе слово, что ее больше не запугает ни один мужчина. – Я танцую, сэр. Это же бальный зал, верно?

– Вот ведь черт, – пробормотал Вернер. – Я же велел, чтобы этим залом не пользовались. – Он, похоже, повнимательнее к ней пригляделся. – А что это за одежда на вас?