Писатель, или то, что должно быть в темноте писателем, молчит.

«Что ты вообще, бедняга, можешь вообразить, – бармен шепчет, перегнувшись через стойку и выделяя каждое слово, – ты при включённом-то свете не представишь, где уж тебе теперь?»

Свет медленно зажигается снова, прерывисто и с коротким визжащим шумом люминесцентных ламп. Пассажиры, кажется, выходят из летаргического сна или глубокого запоя. Делают пару шагов на месте, удивляясь, что тело ещё стоит на двух ногах, трогают голову и со смешанными чувствами находят её на своём месте.

К месту, где стоял клиент, подходит полицейский и спрашивает бармена, указывая на пол: «Это что здесь?»

«А я откуда знаю», – отвечает тот, небрежно выглядывая изза стойки. «Какой-нибудь писатель оступился в темноте», – добавляет он равнодушно, собирая бутылки и стаканы.

«Ты какой дрянью его напоил? – спрашивает полицейский, пытаясь поднять тело. – Воняет так, словно он тут опорожнился».

«Есть придурки, которые в нужный момент сдают. Ни лишнего стакана, ни беседы, ни красивого образа».

«Заткнись и помоги мне».

Бармен выходит из-за стойки и вместе с полицейским подхватывает клиента под руки. «Таким дома надо сидеть. Нечего бродить по ночам».

Они тащат бесчувственное тело и сажают его на разодранный пластмассовый стул со сломанной ножкой, приклеенными жвачками и прожжёнными следами окурков на ручках.

«Здесь он, по крайней мере, никому не помешает, – бормочет бармен и добавляет вслед удаляющемуся полицейскому, – сделать тебе кофейку?»

Тот какое-то время смотрит на него в нерешительности и поспешно сквозь зубы цедит: «Только двойной».