–Вы что-то скрываете? На самом деле Вы известный художник с наклонностями? – я склонила голову. Мне всегда нравились умные мужчины, которые во всём разбираются чуточку лучше остальных. Я и не знала о его скрытых талантах за маской вечного безразличия.

–С наклонностями? – спросил мужчина.

–Вы явно нездоровый человек, – буркнула я. Художники отличаются эмоциональностью, мне всегда казалось, что люди, которые много чувствуют в жизни, передают всё на бумагу. Просто, потому что не могут контролировать и сдерживать всё в себе. Рисование всегда было моим спасением. После секундного молчания он засмеялся, и я вздрогнула от редкого звучания.

–Ты права.

–Тебе нравится Венеция? – спросил вдруг он и от резкой смены настроения я выдохнула, покачав головой.

–Мне не может нравится то, чего я ни разу не видела собственными глазами, – призналась я и обратила внимание на то, куда прикован его взгляд. Мой рисунок. Мой четкий рисунок льва с крыльями, только издали я увидела глаза льва. Он был напуган, но по-прежнему защищал себя и оборонительно готовился к нападению. В его глазах будто стояли слезы, слезы в глазах сильного льва…

–Тогда почему ты нарисовала главный символ Венеции? – он пытался думать, пытался разгадать, почему я нарисовала именно его, но я сама не знала ответ на вопрос, многие идеи для рисунков приходили ко мне спонтанно.

–В прочем, красиво, – вдруг сделал мне комплимент самый грозный мужчина и я не хотя покраснела. Я не впервые слышу похвалу своим рисункам, но сейчас было что-то особенное.

Он встал с места, убрав руки в карманы и одарил меня улыбкой.

–Мне нравится, как краснеют твои щеки, так ты ещё больше походишь на ребенка, – объявил он шуточно, от чего я возмутилась и отошла от него на далекий шаг.

–Вас привлекают дети, мистер Райт? – ухмыльнулась я, замечая его выгнутую бровь.

–У меня есть вкус, – сказал он и я, расширив глаза от оскорбления, топнула ногой, разворачиваясь к дому и собираясь уходить. Мистер Райт снова хмыкнул, говоря:

–Эйвон привез тебе одежду, – как заботливо, черт возьми. В этом доме меня выставляют глупой девчонкой среди высоких и больших дядь. А я ведь даже не знаю настоящий возраст Харриса, я ни черта о нём не знаю. Даже где я нахожусь, ни один малейший намек в доме не говорит об адресе, месте и даже городе, где я обитаю. Только вечное попечительство служанок, которые от одного моего вопроса начинают дрожать и оборачиваться, злобно отвечая мне, что, если их разговор услышит мистер Райт, плохо будет всем. Плохо? Да пусть он хоть насильно сковывает меня цепями и держит в подвале, так просто я не сдамся.

Я поднялась по лестнице на второй этаж, увидев открытую дверь в «свою» клетку. Из комнаты доносилось шуршание вешалок и вещей, явно говорящих, что заходить туда мне не следует. Я сжала перила лестницы, прислушалась ко всем звукам в доме и бросила взгляд на входную дверь. Сегодня утром я видела, как одна из горничных заходила в дом. А если она не заперта? А если методом проб и ошибок, мне удастся выбраться из дома, пока бдительность мистера Райта спит, а Эйвон занят вещами в моей комнате. Я до крови прикусила губу, мои ноги топтались на месте, не зная, что и придумать. Если я попробую, я ведь ничего не потеряю? Мистер Райт относится ко мне, как к хрусталю, преподнося разнообразные завтраки, полные белка и фруктов, одежду, да даже полный косметический набор. Меня явно не хотят обидеть, так что мне мешает?

Я на носочках спустилась обратно вниз, проходя просторный коридор дома. Скользкий пол мешал идти тихо и безопасно, я постоянно оборачивалась то наверх, то на дверь, ведущую на кухню, откуда я пришла из сада. Если меня заметят, Харрис точно усилит охрану, но я не усну, если не возьмусь за дверную ручку. Я потянулась к гравировке двери, щелкая заветной ручкой, но не получая должного ответа. Она заперта. Глухой стук внутри меня издал последний вдох и сердце застучало невероятно быстро, отдавая в ушах. Я обернулась, но не услышала шагов, как меня схватили за талию и поволокли на кухню. Я вздохнула воздух, на мой живот с силой надавили крепкие мужские руки, заставляя выпустить весь воздух и скорчиться от боли.