–Эйвон прав, Тереза, ты не дома, и я не твои родители, которым ты можешь показывать свой раздражающий и детский характер. Я не буду нежен и добр к тебе, по натуре я не таков, – учтиво и спокойно проговорил Харрис. Меня раздражало его лицо, лишенное эмоций и выразительные голубые глаза.

–Я пытаюсь выжить, – ответила я на его слова и скрестила руки на груди.

–Разве тебя насилуют и пытаются убить? Я создал для тебя все возможные комфортные условия, что не характерно для меня, я просто не привык к женскому обществу в своем доме. Я не трогал тебя, пока ты спала, убедил оставить тебя в той же одежде, а не переодевать без твоего разрешения, я приказал повару сделать завтрак из разных блюд, так как не разбираюсь в твоих предпочтениях, заставил водителя и Эйвона таскаться по торговому центру в поисках косметички, чтобы ты могла привести себя в порядок. Так что я сделал не так, Лилиан? – от его четких и спокойных слов моё сердце забилось чаще. Я прокрутила в голове все возможные минусы, которые он сделал и плюсов действительно было больше. Для чего вся эта фальшивость?

–Разве я не похищена? Вы сами сказали, что Вашим ограблением буду я, так перестаньте загадывать и скажите точно, что вам от меня нужно. Вы убиваете меня своим молчанием, – произнесла я, смотря на него. Он постучал пальцем об свою руку и выдохнул.

–Это так, – вежливо сказал пустой мужчина и встал с кресла, его длинные ноги преодолели расстояние между нами и он подошел ко мне. Я опустила руки на диван, кровь остановилась и по краям засохла, я вжалась пальцами в дорогую плетеную кожу. Рука Харриса приблизилась к моему лицу и подняла меня за подбородок, он аккуратно держал его пальцами. Теплые руки жгли место нашего соприкосновения. Я испуганно раскрыла для него свои глаза, а он всматривался в них, пытаясь найти нужную ему эмоцию.

–В будущем, твое слово будет стоить дороже всех сокровищ в мире, – и сказав, он внимательно изучил мои губы, проводя большим пальцем по моей щеке. Я уже хотела открыть рот, дабы вставить свои сотые вопросы, но он опустил руку.

–Тебе обработают руку и не выводи меня из себя, Тереза. В гневе я страшен возможными последствиями своих действий, – проговорил учтиво Харрис и ушел, больше не посмотрев на меня. Как вихрь и тихая буря, разрушит все на своем пути, оставив руины.

Я осталась сидеть в гостиной одна, осматривая интерьер дома и задумываясь о его словах. Мне до сих пор не понятен смысл всех его слов, и я так и не получила ответа. Сжимая свою окровавленную руку, я старалась унять слезы на глазах.

Мучительно долгая неделя, подпитанная молчанием и моими криками. Я кричала на безрассудных горничных, требуя ответы от них. Иногда в моей клетке появлялся Эйвон, будто своими глазами приходил и убеждался, что со мной всё хорошо. Он не говорил ни слова, лишь осматривал мою комнату и подолгу задерживался на листах бумаги. Мысли художника могут быть закодированы в его работе, от моих же остался безрассудный сгусток подобия рисунка. Мне снились кошмары каждую ночь, от чего я каждое утро старалась детальнее передать на бумагу сумасшествие своей головы. Паника. Боль. Тоска. Неизвестность. Это была самая настоящая пытка, о которой намекал Харрис. У пыток есть приятная сторона, так же и есть разновидности. Меня поместили в медленную, тянущуюся, словно мёд.

Я сидела в «своей» комнате, которую можно было назвать настоящей клеткой в дорогом стиле. Обыскав весь дом, я наконец нашла свое занятие и увидела полку с книгами, а также стопку с белой бумагой и стакан с карандашами, на полке рядом в ряд располагалась мировая классика. Одной из книг была «Поющие в терновнике», я взяла книгу в руки, вместе с листами и заточенным карандашом и спустилась на нижний этаж. Открыв дверь на задний двор, я удивилась красивому домашнему саду с зеленым газонным покрытием и уютными скамейками. Среди кустов и неаккуратных деревьев я заметила вьющиеся растения. Сад выглядел неухоженным, будто здесь очень давно не было садовника. Погода стояла солнечная и яркая, ослепляя и раздражая глаза. Я уселась на одну из скамеек, поджав обе ноги к себе. Под сизым небом тяжелых облаков летали сухие разноцветные листья. А влажная прохлада утра заставляет поморщиться от озноба. Подложив под листок книгу, я задумалась, мне жутко хотелось нарисовать мифическое существо. Я медленно рисовала каркас рисунка, пририсовав к туловищу льва крылья. Карандаш с трудом давил на белый лист бумаги, когда я смотрела на рычащего злого льва в оборонительной позе. А его длинные пернатые крылья угрожающе защищали его от посторонних. Чего он боялся?