В ответ ее губы раскрылись, изнывая от жажды, глупого желания снова почувствовать его на вкус. Как умирающая в пустыне женщина, готовая напиться из соленейшего из озер, она сделала еще один глоток, впившись губами в его губы.

Склонив голову, он поцеловал ее сильнее, исследуя, узнавая. Пальцы перебирали шпильки ее строгой прически. Распустили низкий тугой узел, и шпильки посыпались на землю. И Катриона падала в пропасть, или таяла, или уносилась в дальние-дальние пределы, становилась одновременно и всем, и ничем. Большие пальцы гладили ее щеки, а ладони обнимали ее затылок, чтобы оказаться ближе, еще ближе к нему. Он целовал ее со страстью и самозабвением, жадно лаская ее и языком, и губами, и каждым своим вздохом – как если бы она была его воздух, его вода.

В уголке ее сознания еще жива была мысль, что нужно думать головой, что она должна использовать его вожделение и страсть в своих целях, но эта мысль была ей невыносима. Все померкло, и не осталось ничего, кроме жажды чувствовать прикосновение его губ, жажды наслаждения столь острой, что она казалась Катрионе болью. Жар его тела, его аромат окружали ее точно облако. Она узнавала знакомое тепло, исходящее от его тела, согревающее ее подобно костру, но аромат, столь характерное для англичанина сочетание запахов лошади, сапожной кожи и социальных привилегий, был для нее совершенно чужим. Ей невольно захотелось узнать этот запах получше, и она ткнулась носом в его шею пониже уха, пробуя кожу мимолетными поцелуями полураскрытых губ. Как хотелось ей уловить слабый аромат пачулей, которым некогда благоухали его прекрасные длинные волосы!

Из его груди вырвался тихий стон – благодарности и поощрения, и она забыла обо всем на свете. Каждое биение сердца теперь было посвящено ему. Их дыхание смешалось. Тело Катрионы лишилось веса, и она парила выше и выше, повинуясь вздымающемуся прибою страстного желания.

Они забыли об осторожности. То, что он назвал английскими церемониями, было отброшено прочь. Они целовались, зная, что надежно укрыты от посторонних глаз и что хотят соединиться, что давно изголодались по этому обжигающему соединению тел и неизбежному наслаждению. Действительно, ее ладони сжимали его сильные запястья, чтобы прижать к себе, держать так близко, чтобы забыться наконец в греховном, опасном наслаждении. В обещании его страсти.

Шершавая кожа, лишенная бороды, но с намеком на пробивающуюся щетину оцарапала ее, когда он запрокинул ей голову, чтобы целовать изгиб шеи. Она чувствовала, как его зубы скользят вниз по коже, чтобы дразняще покусывать ямку в основании шеи.

– Да, бог мой! Кэт, моя Кэт!

Ее глаза были закрыты. Она кивнула, соглашаясь, в ожидании блаженства, которое разливалось под кожей, как мед. Она не слышала ничего. Ее оглушало биение собственного пульса и хриплое дыхание, вырывающееся из его груди. Ее собственное дыхание сбилось – она задыхалась. Она его хотела. Только бы чувствовать на своем теле прикосновение его губ и рук – прочее не имело значения.

– Дай мне прикоснуться к тебе, – слышала она его хриплый шепот. – Позволь взять тебя.

Пальцы уже развязывали шнуровку ее серого платья, и она чуть не лишилась сознания – в душе расцветало предчувствие сладости, которая успокоит ее страдания.

– Танвир, – прошептала она.

– Да, моя принцесса, да. Я тебя нашел. Ты снова моя.

Она открыла глаза, чтобы взглянуть в его лицо, чтобы увидеть обещание в его потемневших зеленых глазах. Но он не был Танвиром Сингхом. Не был ее возлюбленным. Перед ней был англичанин по имени Томас. Человек, который отдавал ей свое тело, но отказывал в доверии.