– Рассказывай… дорогуша, – мать выплюнула мне это слово в лицо так, словно долгое время сдерживала в кровоточащих деснах свой змеиный яд.

– По правде говоря, у меня нет желания что-либо говорить сейчас, – ответила я, стряхивая крошки с колен и демонстративно позевывая.

– Нет, Соф, довольно! – Карандаш полетел куда-то за диван. – Хватит с меня этого позора, что был здесь сейчас. Говори живо, где ты была.

Я устало подняла на нее глаза.

– Последнее, что я видела – это как здоровенный верзила хватает тебя за задницу, словно обезумевший зверь, и насильно заталкивает в машину. Соф, да меня чуть удар не хватил!

Я перевела взгляд к открытому настежь окну – небо было уже совсем черное, с улицы не доносилось ни звука, будто весь мир уснул под угольным, в белых крапинках, покрывалом.

– Ты позволила себе… А это что такое?! – она совершенно обезумевшим взглядом впилась в надетую на мне кожаную куртку.

– Это его, да?? Того ушлепка? – взвизгнула женщина, потом вдруг протянула ко мне руки и стала яростно срывать с меня черную косуху.

– Прекрати! Ты что, спятила? – вскричала я, вскакивая с дивана и вырываясь из ее цепких пальцев.

– Ну всё, хватит, – отец встал между нами.

– Хватит? Разуй глаза! Ты что, не видишь, во что превращается наша дочь?!

– Вижу, – отец устало потер переносицу. – Только Софи устала, ты тоже измотана. Это был тяжелый день, и нам всем нужен отдых… Утром Софи всё нам расскажет.

– Но…

– Завтра. Ты поговоришь с ней завтра.

Твердость, даже какое-то упорство, несвойственное отцу, поразило меня. Видимо, и мать тоже. Потому что она вдруг потупила взгляд, словно первокурсница, тяжело выдохнула, сжала губы, а потом отяжелила диван, усевшись на него, и, явно изо всех сил сдерживая себя, скрестила руки на гру

– Софи, иди в постель, – скомандовал мне отец.

Я тупо смотрела на них. Идти спать? А как же долгий допрос, нудные вопросы и бессмысленные, никому не нужные проповеди?

– Или ты решила остаться и поведать нам с мамой о своем приключении сегодня?..

– Нет, пап. Я иду спать, – быстро ответила я, пожелала родителям спокойной ночи (что было немного неуместно) и выскочила из гостиной.

Захлопнув дверь спальни, я завалилась на кровать, с головой накрывшись одеялом. Сил хватало, чтобы просто лежать. Лежать, вглядываясь в темные узоры шерстинок, и просто слушать жужжащий рой в голове. А мысли все равно возвращались к нему.

К его рукам.

Вдруг захотелось их почувствовать.

В низ живота хлынула горячая волна жара. Втянув ноздрями воздух, я плотно сжала губы. Остановись, Соф. Прекрати это. Прекрати это сейчас, пока это еще можно остановить.

Застонав, я повернулась набок и подложила ладонь под горящую щеку. Мне предстояло о многом подумать – и прежде всего о том, почему Марк вдруг занял в моей жизни настолько важное место, что я стала ради него лгать представителю закона и отцу, которому до знакомства с Марком я всегда говорила только правду.

Проснулась я в двенадцать часов дня – гораздо позже, чем обычно. Встала с постели, потянулась, открыла окно и вдохнула в себя весну. Так дивно, так сладко было в то солнечное утро! На первый этаж я спускалась с легким ощущением радости в груди, я улыбалась – сама не зная чему.

На кухне я встретила мать, которая разговаривала с отцом, и судя по их лицам – разговор шел обо мне. Я поздоровалась и села за стол. Мать тут же вскочила с места – словно ей было противно сидеть со мной за одним столом ("Или же она вспомнила о стоящей на плите кастрюле", – тут же сказала я себе, пытаясь не раздражаться, чего у меня, разумеется, не получилось).

Снова, сейчас она снова покажет себя в своем сучьем обличии.