– Я приготовила б-о-р-щ, – по буквам произнесла она. – Между прочем, любимое блюдо русских… Да вы кушайте, не стесняйтесь.

Мать отвернулась к кипящей сковородке, а я посмотрела на Элю. Девочка, слегка побледнев, попыталась улыбнуться, мол: «Всё в порядке, Соф. У твоей мамы превосходное чувство юмора». Но я знала, что это не так. Краска залила мне лицо, ложка с супом ходуном прыгала по тарелке, и пока я подносила ее ко рту, добрая половина борща пролилась мне на колени.

Больше Эллен к нам домой я не приглашала.

В тот день, когда нам позвонила из Крослина Миа, у нас обедал знакомый приятель отца Джо. Мы все сидели за одним столом, взрослые о чем-то болтали, а я представляла, как совсем скоро мы с сестрой возьмем старые пуховые одеяла, убежим подальше от всех к морю и будет болтать там, пока у нас не посинеют от холода руки. Когда стало известно, что Миа не приедет этим летом домой, я здорово рассвирепела. Наговорила матери кучу гадостей, обвинила ее, что она одна виновата в том, что сестра ушла из родной школы, а теперь и вовсе должна остаться на летние каникулы в Крослине из-за своей плохой успеваемости. Высокие стандарты, отвечала мне мать в свою защиту. Высокие, блин, стандарты…

Высокие тщеславно-честолюбивые запросы у матери, вот что я скажу. Как же, как же, это же крослинская школа, она и в подметки не годится лаундервильской!

Гребанное самомнение.

Единственное, что тогда остановило меня в рамках здравого смысла – это присутствие Джо. Он и так слышал в тот день слишком много, и я не хотела давать ему новой пищи для вечерних пересуд на кухне с женой. Он, разумеется, прекрасный человек и всё такое, но если его жена что-то прознает, это, конечно, станет известно всей округе. Женщины не умеют держать язык за зубами – особенно если это касается чужого грязного белья.

После окончания школы можно было либо дальше продолжить учебу – а это означало уехать в Люмпин или Стэйродж, который в 700 милях от Лаундервиля, либо пойти работать. Чем я хочу заниматься в жизни я не определилась, и чтобы не жалеть об упущенных годах, получая специальность, к которой не лежала душа, я решила устроиться продавщицей в кондитерский магазин «Счастье рядом». С июля месяца я стояла у прилавка, пробивала на кассе плитки шоколада и дарила малышам радость, тогда как у меня самой на душе была муторно и гадко – будто туда кто-то с чувством наплевал.

Рождество, этот священный праздник, мы встретили скромно. Все мы – даже мать – ощущали болезненную утрату чего-то близкого, родного. Выйдя ночью на улицу, я загадала свое сокровенное желание.

И уж поверьте мне, я не могла себе вообразить, что мой скромный лепет, вырвавшийся из глубины души, вызовет бешеный ураган по самому северному городку Ирландии. На самом деле всё, чего я хотела – это любить и быть любимой, и только и всего. Все те трагические события, произошедшие летом 1961 года… Вы понимаете?

Я не могла представить ничего подобного.

В пятничный вечер, с которого в общем-то всё и началось, я шла домой уставшая, но довольная: моросил легкий дождь, где-то вдалеке гремел гром, и календарь показывал 16 мая – до приезда Мии оставались считанные дни.

«Мы встретимся с ней в любом случае. Даже если ее снова не отпустят, у меня хватит денег, чтобы…»

Я резко дернулась назад.

Прямо перед моим носом, в паре дюймов от мыса моего кроссовка, затормозил черный BMW. Из наполовину опущенного тонированного стекла донеслись сердитые ругательства. Следом за руганью показалась мужская рука, пальцы тотчас же забарабанили по затемненному окну, на черной куртке блеснули бусинки дождя.