Не знаю, в какой точно момент мне пришла идея уйти из дома, вот только когда я открыла нашу – мою комнату – и увидела идеально заправленную кровать сестры, в ту самую минуту я поняла, что сойду с ума, если не сделаю хоть что-то. Не выкину самую безумную – плевать – выходку. И я решилась на побег. Собрать манатки из разряда «выжить одной в лесу» не заняло много времени – сложнее было дождаться темноты. Когда родители уснули (отец благополучно вернулся к ужину), я стащила у матери бумажник и быстро зашагала в сторону станции, короткий путь в которую лежал через непроходимые дебри хвойного леса.

Мой гениальный план заключался в том, чтобы поймать утренний поезд до Люмпина, потом на автобусе доехать до Крослина, там найти крослинскую среднюю школу (ну, вы знаете, да? Та, что одна из лучших по стране) и снять комнату неподалеку от школы Мии. Потом я бы устроилась продавщицей сладостей или ходила бы к беззубым старушкам менять памперсы, зажимая нос рукой. Так или иначе, я бы жила рядом с сестрой, и ничего другого на тот момент мне не было нужно.

Вскоре лес изменился: стал гуще, плотнее; ветки приходилось топтать ногами, ибо оледеневшие руки давно покрылись царапинами и уже не слушались. Продираясь через холодные, наверняка ядовитые шипы, кожей прорывая себе путь, я чувствовала, как горячим отчаянием обжигает глаза. Это невыносимо… При таком темпе я, дай бог, через неделю дойду до станции!

Когда за липкой стеной колючек, шипов и терний показался густой просвет, я вначале не поверила своим глазам. Остервенело, с радостным предвкушением я принялась переламывать щетинистые суки, горя желанием как можно скорее выбраться из колючей паутины. Неожиданно в правую руку иглой кольнула резкая боль, и я вскрикнула. Осветив фонарем пульсирующий жаром палец, я поджала губы. Плевать, пара-тройка заноз – меньшее, что могло случиться со мной в этом лесу. Посасывая окровавленный палец, слизывая с него солоноватую кровь, я переступила через сплетенные корни деревьев и повыше подняла фонарь. Мое счастье длилось недолго: бледный, тускловатый свет пару раз мигнул мне, а потом из глубины фонаря что-то затрещало, заискрилось, и уже через секунду я осталась в кромешной темноте.

– Твою мать, – выругнувшись, я с тихим раздражением подумала, что в последний раз отец, наверное, менял эти батарейки тысячу лет назад.

Одно радует – я все же успела увидеть, что ряды кустарников наконец закончились. Лес удивительно скоро поредел, образуя то тут, то там рваные прогалины.

Сделав один только осторожный шаг вперед, я тут же налетела на что-то острое, в темноте было не разглядеть на что. Послышался легкий хруст, в ноге резко стрельнуло, и от неожиданности я повалилась на сырую землю. Застонав, я уткнулась лицом в сырую землю, вдыхая густой запах сгнившей листвы и чувствуя, как левая нога наливается жаром.

Очень осторожно, едва дыша, я приподняла таз и, упершись локтями во что-то холодное и мягкое, потянулась к лодыжке. Дрожащими руками я ощупала ногу, проводя рукой по разорванной ткани джинсов и чувствуя холодный металл той штуки, что намертво прижимала меня к скользкой листве. Сердце словно окатили кипятком.

«Лисий капкан», – мелькнуло у меня в голове. Аккуратно зажав ногу в заледеневших пальцах, я потянула ее на себя – бесполезно. Тогда я обхватила стальные дуги двумя руками и со всей возможной силой попыталась их разжать. Результатом стали сбивчивое дыхание и разодранная у основания щиколотки джинсовая ткань.

– Ну же, давай… – в сердцах закричала я, с остервенением стискивая ледяные петли. – Черт… вот же черт!