Нарисовал он круг и спросил:

– Это какая фигура? Круг?

– Круг! – радостно согласился абитуриент.

Преподаватель нарисовал квадрат:

– А это что? Квадрат?

Когда сияющий от вселенского всезнания парнишка согласился, учитель улыбнулся:

– Пифагор! Экзамен сдан!

Так и стал наш Золотов пифагором. Преподаватель же добросовестно выводил нашему тупице автоматические тройки, дабы не отвлекаться от других курсантов. Не пифагоров.

Коля мой опять поднял рюмку чая. Опять поставил.

Наморщив лоб, он поднял руки и сделал крутящее движение, как будто сидел за рулём авто:

– Руль! Ага! Хрулькин его фамилия!

– Та ты що! – удивился я, бросив чесать затылок. – Хруля – це ж курсант першого взводу!

Коля огорчился непопаданию и задумчиво уставился на рюмку. Смотрел он так, как будто видел там зелёного змия.

«Пили мы, мне спирт в аорту проникал!» – с подозрением посмотрел я на друга, припоминая его непьющую курсантскую биографию.

Дело в том, что за всё время училищного бытия Микола пил всего один-единственный раз.

Было сие в зимнем курсантском отпуске.

Ехал он, конечно же, в свой родной хутор. Но курсант Гена Руденко, наш земляк и змий-искуситель, зазвал в гости, в райцентр Даниловка.

– Мыкола долго отбивался от горилки! – рассказывал потом Гена-искуситель. – Але я перемиг! Моя победа! Змусыв выпыты склянку самогону. Чистейшего самогона! И що Коля? Вночи прокидаюся. Дывлюся, сидить Коля на кровати, качается. Тошнит його!

Припоминая то давнее замечательно-смешное событие, я прикидывал состояние друга.

Ночевать-то ему в комнате моего сослуживца, на другом этаже.

Как бы Мыкола не повторил свой давний курсантский подвиг!

Но Коля мой, будучи настоящим ментом, сильно и не пил.

И, поднимая пюмку чая, вопрошал:

– Моторов? Кузовкин? Колесов?

Глубокомысленно-умные размышления пытливого майора закончились ближе к полуночи.

– Хорошо в Туркмении! – ностальгически вздохнул я. – Пьянки там благоразумно совершаются на полу, на ковре. Дастархан, плов, коньяк. И все, кто принял на грудь лишку, тут же и отваливаются. И лежат прямо у дастархана. Красота!

Отправив Николая спать в соседний нумер, я выдал ему лист бумаги. Чтобы, значит, нарисовал фамилию неуловимого взводного, ежли что приснится.

Часа в три ночи дверь нашей комнаты затрещала.

Коля Пшеничный легко и нежно касался фанеры мощными пудовыми кулаками и восторженно шептал:

– Вспомнил! Вспомнил! Глущенко его фамилия!

– Ай молодец! – похвалил я друга, открывая дверь. – Но причём тут автомототехника?

– Ну как же? Кличка литёхи какая? Глушак! Помнишь, у его «Запорожца» всё время глушитель отваливался!

Ай да Коля, ай да сукин сын! Вспомнил!

Как было не отметить этот великий подвиг? Как не вспомнить годы молодые, курсантские?

Мы и продолжили праздник душа, вспоминая всё новые шалопайски-радостные подробности.

Примечание: Мein Bruder (нем.) – мой брат.