Мелиден был чужаком-одиночкой для всех, столичного землячества в Липенске не имелось. И чин его был не вполне ясен. По грамоте он значился всего лишь висагетским городовым дворянином – но висагетским, то есть столичным и выше прочих городов. И еще недавно он был стременным при самом великом князе, более того, гриднем-телохранителем. Последнее стало очевидным и без грамот, по повадкам и богатому снаряжению. С другой стороны, при нём имелся только один вооружённый слуга, и то не вполне его собственный, и малые корма.

Еще беспокоил вопрос денег. Получить припасы из отдалённого и мелкого поместья было трудно, просить не у кого и недостойно. Хорошо, что пока кормят в съезжей избе, но не вечно же там сидеть. Пока у него оставалось немного денег, но их следовало беречь. Где и как их достать – непонятно.

Также сидевшие в Липенске дворяне примерно поровну делились на «митрополичьих» (или просто православных) и «строгого толка», в свою очередь распадавшегося на несколько направлений по причине отсутствия общего духовного главы. «Истинники» преобладали с полночной стороны от Липенска и были особенно многочисленны в Новом Городе и Веттаме. В Висагете их учения сочли ересью на церковном соборе два года назад и начали подвергать утеснениям, но в недавно подчинённых окраинных княжествах на это пока не решались, дабы не возбуждать смуту. Дворяне-«истинники» опасались обсуждать свои дела при Мелидене, подозревая в нём великокняжеского наушника, помимо естественной ревности жителей окраин к столичному гордецу. Он был выше местных кургузых крепышей на пол-головы, необычно статен и ловок, и гладким бледным лицом отличался от окружающих багровых и опухших рож, заросших грязной волоснёй. Не свой человек.

Через несколько дней после приезда Мелиден выстрогал подобие большого и малого мечей из срубленной лещины, а Важиня вооружился саженной жердью, после чего начали биться между собой с неизменным итогом. Силы у Важини было с избытком, но скорости и вёрткости не хватало. Позже Мелиден стал вызывать на «потеху» любых желающих – поначалу они и сами вызывались в изобилии – с деревянным мечом и щитом или подобием рогатины либо другой дубины. Естественно, дрались в доспехах и шлемах, кто что имел, с условием не бить в лицо и по суставам. Никто, однако, не мог продержаться и на «Отче наш», тем более на «Радуйся, Искадина». Обычно после одного-двух отводящих отбивов следовал молниеносный тычок в живот или грудь, иногда с него и начиналось, либо с заходом в сторону удар по ноге и сразу же по голове.

Причем опытный Мелиден с первого взгляда подмечал, кого можно сносить напрямую, а с кем лучше кружиться. Если противник слишком хорошо закрывался щитом, Мелиден блокировал его дубину и бил ногой в живот, бок или бедро с такой силой, что ощущалась даже через толстый тулуп с подшитыми внутри железками, и воин падал на землю, сам же Мелиден не терял равновесие и тут же показывал добивание. Если особо могучий соперник не валился от пинка, неуловимым образом Мелиден оказывался за его спиной и бил стопой под сгиб колена, одновременно захватывал за шею временно освободившейся рукой, пока другая удерживала дубину, закручивал и бросал, после чего опять-таки показывал добивающий удар. Наконец, Мелиден стал вызывать двух и трёх противников разом, и со всеми справлялся с неизменно удивляющими быстротой и поворотливостью.

Количество желающих опозориться убывало с каждым днём, лишь немногие упрямцы выходили на потешное поле вновь и вновь. Сотский Гиттин только ахал и охал, глядя на коловращение, другие старейшины боярских детей одобрительно хмыкали в пробитые сединой бороды.