Мраморные полы, белёные извёсткой стены, большие окна, закрывавшиеся ставнями только на ночь, раздвижные ширмы из движущихся по пазам створок почти чёрного дерева вместо привычных дверей на петлях, дорогая мебель из той же твёрдой тёмной древесины, огромный каменный камин – всё это находилось в разительном контрасте с привычными топящимися по-чёрному тесными бревенчатыми избами с крохотными оконцами, затянутыми бычьим пузырём. Маленький Мелиден почти всё время проводил дома с матерью и Преймолисой, выбираясь наружу нечасто и исключительно в сопровождении взрослых.

Позже стала ясна причина – портовый Грют Полуденный был полон гнусных негодяев, изрядную часть которых составляли работорговцы и их обслуга. Остальные низкородные жители города тоже не жаловали северных неверных варваров. На взрослых, защищённых властями и способных за себя постоять, они не решались нападать, но в ребёнка легко могли плюнуть, походя ударить, бросить камнем. А в худшем и вполне возможном случае похитить и продать в рабство. В том числе с грязными целями, редкими в Медвежье, но обычными в этих издревле развращённых жарких краях.

Посольство жило дружно, его члены с жёнами регулярно устраивали совместные пирушки загородом, среди жестколистых колючих кустов вокруг мелких вечнозелёных дубов с крепчайшей древесиной, образующих невысокий лабиринт. Выезжали и на море. Мелидена тоже брали с собой; в глубине его памяти остались смутные воспоминания о пропадающей за горизонтом синей глади, мерно накатывающих волнах, шуме прибоя, бодрящем, странно солоноватом и остром запахе, дальше от берега переходящем в столь же необычный, чудесный аромат южного леса.

Много позже он начал догадываться, что нравы у посольских были много вольнее, чем принято в косном Медвежье, но тогда ему всё казалось естественным, веселым и дружеским. Сообща эти чиновники-купцы наняли учителя, на нечастых уроках обучавшего взятых ими с собой детей (наряду с зажиточными из постоянных медвежских поселенцев в Грюте Полуденном – были и такие) основам грамоты и счёта, закона божьего, а также кое-каким сведениям по истории и географии, которые правильнее назвать страноведением.

Его Мелиден совсем не помнит, зато помнит другого, нанятого отцом в середине посольского периода. Этот увечный бывший циркач из ближнего Цинорина обучал ребят простым, но эффективным приёмам борьбы – удушающим захватам за шею, пояс, подсечкам и броску через бедро. Дополнительно на домашних уроках он учил Мелидена навыкам метания ножа, началам фехтования, а также нескольким упражнениям по глубокому дыханию, развитию гибкости связок и чувства равновесия. За отцовские деньги, конечно, но видимо и потому, что ощущал в ученике некие способности, позволяющие не исчезнуть бесплодно умениям учителя.

И Мелиден, чья энергия не находила другого выхода, целые дни проводил в своём дворике, делая упражнения, тысячи раз бросая нож в установленную у стенки ростовую дощатую мишень с нарисованной на ней фигурой. Левой, правой рукой, стоя, с колена, в движении, с оборота. Вероятно, тогда он стал нелюдимым и застенчивым, не умеющим находить общий язык со сверстниками и сомневающимся в единственной верности православного медвежского быта. Но взамен начал приобретать навыки, которых у посконных сверстников не было. Когда что-то отнимается, обычно что-то и даётся.

Любопытно, что приобретённые к двенадцати годам телесные навыки не исчезли и в дальнейшем, включая умение бросать нож с цирковой ловкостью, силой и точностью. Напротив, развились. А вот начальные познания в циноринском языке после возвращения на родину испарились с удручающей быстротой. Вероятно оттого, что в них не оказалось нужды.