. Шимпанзе умеют создавать простые орудия, умно использовать их для добывания пищи и даже передавать свои изобретения другим через наблюдение. Некоторые аспекты их социального поведения (в особенности у бонобо), вероятно, обусловлены культурно. Как и поведение столь далеких друг от друга видов, как слоны и морские млекопитающие. Благодаря наследственности млекопитающие обладают развитым аффективным аппаратом, который по эмоциональному репертуару во многих отношениях напоминает наш. Отказывать млекопитающим в чувствах, связанных с их эмоциональностью, безосновательно. Чувства могли также играть мотивирующую роль в объяснении проявлений “культуры” у животных. Важно отметить, что причина, по которой их культурные достижения оказались настолько скромны, могла бы быть связана с более слабым развитием или отсутствием таких признаков, как разделяемое несколькими особями намерение и язык, и вообще со скромным уровнем их интеллекта.

Но не все так просто. Учитывая сложность и широкий диапазон положительных и отрицательных следствий культурных практик и инструментов, резонно было бы считать, что их зарождение было намеренным и возможным только у существ, обладающих разумом (каковыми, безусловно, являются обезьяны), видимо, после того, как священный союз чувства и творческого интеллекта смог посвятить себя проблемам существования в группе. Прежде чем культурные проявления могли возникнуть в ходе эволюции, пришлось бы вначале дождаться эволюционного развития разума и чувства – вместе с сознанием, чтобы чувство могло переживаться субъективно, – а затем подождать еще, пока разовьется достаточный уровень осознанного творчества. Так подсказывает здравый смысл, но, как мы увидим, это неверно.

Скромные истоки

Социальное управление имеет скромные истоки, и в момент его естественного зарождения еще не существовало ни человеческого разума, ни разума других млекопитающих. Очень простые одноклеточные организмы с помощью химических молекул ощущали и реагировали, иначе говоря, обнаруживали определенные условия среды, включая присутствие других, и это служило им руководством к действиям, необходимым, чтобы организовать и поддерживать свою жизнь в социальной среде. Известно, что бактерии, растущие на плодородном субстрате, богатом нужными им питательными веществами, могут позволить себе жить сравнительно независимой жизнью; бактерии, живущие на субстрате, где питательных веществ мало, собираются в скопления. Бактерии способны чувствовать численность группы, которую формируют, и бездумно оценивать ее силу, а также способны, в зависимости от силы группы, вступать или не вступать в бой за свою территорию. Они могут физически выстраиваться, образуя оборонительную крепость, и они выделяют молекулы, создающие тонкую пленку, которая защищает их (бактерий) скопление и, вероятно, играет роль в устойчивости бактерий к действию антибиотиков. Кстати, именно это обычно происходит у нас в горле, когда мы простужаемся и заболеваем фарингитом или ларингитом. Если бактерии завладевают большой территорией в горле, мы хрипнем и теряем голос. “Чувство кворума” – процесс, помогающий бактериям в этих путешествиях. Это столь впечатляющее достижение, что заставляет задуматься о таких способностях, как чувства, сознание и разумное намерение… однако же подобных способностей у бактерий нет; у них скорее есть эффективные предшественники этих способностей. И я утверждаю, что психическое выражение этих предшественников у бактерий отсутствует. Они не имеют феноменального опыта>6.

Бактерии – древнейшая форма жизни, которой почти четыре миллиарда лет. Их тело состоит из одной клетки, и эта клетка лишена даже ядра. У них нет мозга. У них нет разума в том смысле, в каком он есть у меня и у читателя. Они словно бы ведут простую жизнь, действуя по правилам гомеостаза, но гибкие химические процессы, которыми они оперируют и которые позволяют им есть несъедобное и дышать непригодным для дыхания, отнюдь не просты.