Художник – деньги в кулак и, как самый молодой, бежит в магазин. Магазин – через дорогу, а по дороге – реки, после ливня, не перейти…

– А-а!!! Хрен с ним! И так уже мокрее-мокрого…

И в брод, по колено, почти как в детстве – босиком по лужам… На обратном пути – в руке бальзам «Казачок». «Казачок» привычно обжигает, согревает, веселит и…

Коварно усыпляет.

Сидит Художник на своём стульчике, уткнувшись лбом в своё дерево и пускает счастливые пузыри…

– Чьи картины?

– Его. – Указывают пальцем ещё «живые» коллеги.

– Ну, тогда давайте. Вот эту и эту… Не будите, пусть выспится…

Выспался…

Открыл глаза…

Спальня…

Его спальня, его квартиры на двенадцатом этаже… За окном – рассвет, а перед окном – девушка, завёрнутая в простыню… Облокотившись о подоконник, стоит уткнувшись лбом в стекло (почти, как он давеча – лбом в дерево), рассматривает алые всполохи зари на небе.

Почувствовала взгляд – обернулась…

– А-а, это – ты…

– Милый! Мне такой сон приснился! О-обалдеть! Слушай! – И весело плюхнулась к нему в тёплую постель…

– Приснилось мне, что я вышла замуж за Бандероса… Не смейся! – Закрывает ему рот ладошкой. – Короче! Слушай!..

Вышла замуж я за Бандероса… Чё ты ржёшь! Я тебе точно говорю. Кра-аса-вчик! Обалдеть! Короче…

Вышла я замуж за Бандероса, дали нам комнату в общежитии. В Лазаревке. Заходим в холл, а там… этот… как его?.. Швейцар! Руки растопырил, падла, орёт: «Куда, с-суки, собралися? Нету местов!» А Бандерос ему баксы – чух-чух-чух так из кармана, как карты в казино, на стол…

Поднялись к себе на этаж, а дверь не открывается… Ключом туда-сюда, никак… пока не сломался… Полезли с Бандеросом к себе через чужой балкон… И залезли в ресторан… Или в кафешку. Сидим – жрём…

Бандерос за обе щёки наворачивает: «Ой, как я люблю всё это русское.» – Прям так и говорит… А сам всё жрёт, жрёт… А официантки, б…..ди, так жопами и вертят перед ним…

Я ему: «Хватит жрать! Ты чё сюда пришёл?» А он, хвать меня за это… спереди… и прямо на столе, в кафешке… Ну, это тебе неинтересно будет…

А потом, мы на пляже с ним очутились… Там же, в Лазаревке… Помню – песок… жарко… И Бандерос в голубых трусах… Чё ты ржёшь, дурачок!.. Я тебе точно говорю – в голубых трусах в полосочку… Прямо посреди пляжа сел… Нет… Сперва трусы снял, потом сел… Из него, так прям и полезло всё это…

Что – это?! Дурак, что-ли! То самое! Я же сзади стою, всё вижу!.. Лезет, вижу, с трудом… Мама родная! Он, бедный, тужится, мучается и орёт благим матом… Орёт… Это… Щас-с… Вспомню… Орёт: «О, боже! За что мне всё это?! За что я в России родился?!»

Вот такой, блин-н, сон приснился… Представляешь?! Чё ты ржёшь, чучело! Я тебе серьёзные вещи рассказываю!

Парадокс…

Полтора десятка лет Поселением «рулили» «варяги», и с каждым из них художники находили общий язык, вернее – точки соприкосновения. Расставили свои стенды с картинами вдоль Гостиного Двора, по тротуару, от перекрёстка улиц имени Красных Революционеров, у известного в Поселении ещё с Красных времён ресторана, и до самой…

И всем было хорошо, никто никому не мешал. От Высоких, Раскидистых Деревьев всем было достаточно и тени, и прохлады, и места под Солнцем…

Да на беду художникам, послал Бог Поселянам МЭРина из аборигенов. Поселяне, возможно, и довольны…

Ну а художники «вылетели» из центра Поселения, как пробки из бутылки с газированным пойлом – первым же декретом…

– Нечего тут глаза мозолить! Отираться у всех на виду, вид центральной улице своими мордами портить! Мусора после вас – не разгребстись, да и дохода от вас казне никакого! Отваливайте на … от моего ресторана! Чтоб Я больше здесь никого не видел на …!!!