Странные люди, странные места Володя Злобин, Дарина Стрельченко

Я его вижу, он меня – нет. Я его очень люблю, а он меня – нет. Но так было не всегда.

Когда большой босс перевел нашу команду в район Чижины и закрепил за мной Центральную улицу, я три месяца из комнаты никуда, кроме работы, не выходила. Сложно отыскать место уродливее: жуткая узкая дорога, стройка на стройке, старые магазины, овраги. С любого места виден другой конец Кракова. И все такое угловатое, се-е-ерое.

Я привыкла к Старому Городу и его гордому величию, спокойной красоте, незаметному, внушающему уважение самолюбию. Он мне как родной. Я видела, как строились вокруг него оборонительные стены. Наблюдала, как их сносили. Сейчас от них остался один небольшой кусок и ворота с башней, которые назвали Флорианскими – чудесное место для вдумчивых вечерних променадов, особенно когда нет туристов. Потому что работа у меня, к сожалению, ночная.

Я – как сейчас говорят – курьер. То, что я доставляю, нельзя потрогать или понюхать. Нельзя услышать или ощутить кожей. Это можно только один раз посмотреть, но нет никаких гарантий, что получатель будет помнить увиденное. Оно приходит неожиданно и рассеивается так же легко и стремительно, как клубы дыма на воздухе.

Сны. Я – сновиделец, и я доставляю людям сны.

В Кракове работают и живут четыреста сорок девять сновидельцев. Большой босс, его заместитель, группа по отчетности из четырех сотрудников, три главы отделов. Остальные трудятся на рядовых должностях. Сновидельцы-курьеры обязаны донести до человека его сон не позже, чем через шесть минут и двадцать семь секунд после засыпания. В списке получателей имя заснувшего окрашивается в синий цвет, а рядом появляется мигающий таймер. Ужасно раздражает. Я ненавижу синий, к тому же часто несколько десятков людей засыпают одновременно, и рабочий экран принимается неистово мерцать, как светосигналка скорой помощи.

Через восемь лет работы в Чижинах в моем списке появился новый получатель. Очередной человек, поселившийся в самой середине Центральной улицы, в унылой двенадцатиэтажной коробке из бетона.

«Вот тебя-то мне и не хватало, Марек-чертов-Домбровский, – подумала я тогда. – Чтобы экран ярче мигал, когда вы все разом ляжете».

Но Марек, будто прознав о моем недовольстве, засыпал позже остальных. А вскоре мне приходилось ждать его чуть ли не до трех часов ночи. Раздражало даже больше, чем таймер.

– Это еще что! – говорила соседка по комнате. – Сиал мне как-то рассказывал, что одна девушка из его списка засыпала в шесть утра целых два года. Он тогда работал на ночной смене и просил перевести девушку на дневных, но отказали. Потом выяснилось, что она страдала бессонницей.

Я сразу подумала: вряд ли это про Марека, он не каждый день заставлял меня ждать допоздна. Например, сегодня он обычный человек и ложится спать в одиннадцать вечера. Завтра и послезавтра он – подлец, рядом с именем которого никак не появится таймер. Следующие три дня – снова спит нормально. То есть никакой системы он не придерживался.

Однажды я зашла домой к Мареку до того, как он заснул. В глубине его неприятной однокомнатной квартиры еле-еле горел свет. Откуда-то доносилась кошмарная музыка, состоявшая из утробных криков и визга музыкальных инструментов. Я прошла по коридору до конца и через приоткрытую дверь справа увидела молодого человека в наушниках, делавших его похожим на коалу. Домашняя футболка свободно висела на нем, а пятки и щиколотки скрывались под растянутыми штанинами. Он что-то писал, подтянув к груди колени и согнувшись, словно каменная горгулья.

Тогда я воспользовалась невидимостью: отключила ноутбук, а потом пощелкала выключателями в щитке. Марек почесал затылок. Попробовал включить свет во всех комнатах. И лег спать.

Через день все повторилось. Только вместо того, чтобы дать мне выполнить работу, Марек достал из тумбочки металлический подсвечник и продолжил горбиться за столом. Он попыхтел над своими каракулями примерно полчаса, после чего зарычал, откинув карандаш, задул свечу и упал на старое раскладное кресло.

В следующий раз я задула свечки, чтобы Марек лег вовремя, а он вытащил фонарь. Я прятала батарейки – он включал фонарик на телефоне. Я прятала телефон – он находил батарейки. Я убирала телефон и батарейки – он вытаскивал подсвечник и чертил. А когда я прятала и свечи, он хватался за голову, вылетал из комнаты, с размаху захлопывая дверь, и орал из коридора: «Поиграй и отдай!» – а потом шел к щитку. То есть делал все, чтобы довести меня до белого каления.

Через две недели подобной чехарды комната Марека встретила меня воинственным плакатом, приклеенным к двери на уровне колен:

«Гномик!

Пожалуйста, хватит перекладывать мои вещи и играть с электричеством, это опасно и очень невежливо! Ночь – единственная часть дня, когда я могу работать над комиксом, так что, если ты не прекратишь мне мешать, я буду бороться по-другому!».

Слово «по-другому» он написал красным фломастером и жирно обвел.

В ту ночь я впервые заглянула Мареку за плечо. Просто чтобы понять, почему он так отчаянно хотел отвоевать себе время. На листе бумаги, над которым он склонился, блестел свежими красками сказочный пейзаж: водопад, горы и деревья, достававшие до небес. Марек прорисовал каждый листик, каждый завиток на облаке, каждый блик на мокрых камнях. А рядом в отдельной квадратной рамке сидел посреди травы белоснежный заяц с розовым носиком. Все в зверьке было прекрасно. Кроме одного: голову украшали ветвистые оленьи рога, поросшие алыми цветами.

Я мотнула головой и фыркнула. Марек потрогал ухо, оглянулся – взвизгнул. Подскочил и свалился, уронив за собой табуретку.

– Ты… кикимора?! – Его глазные яблоки чуть не вывалились к моим ногам. Я посмотрела за спину и только потом догадалась: Марек вылупился именно на меня. Забыла о невидимости из-за рогатого зайца.

После того как я сбежала, Марек стал изводить меня ежедневно: он мог не спать до двух, трех, четырех часов утра, вынуждал ходить вокруг его дома и поглядывать в рабочий планшет. И однажды его комната встретила меня новым плакатом. В нем Марек извинялся за то, что обозвал меня кикиморой, уверял, что я намного красивее и выше. Просил зайти еще раз, потому что не успел запомнить все черты моего лица.

Я убедилась, что невидима, и зашла. Марек, как обычно, в скрюченной позе сидел за столом. Я заглянула ему за плечо и увидела наброски существа, похожего на меня: острое лицо, глаза с вытянутыми зрачками и оттопыренные уши. Мои короткие волосы Марек сделал длинными и заполонил ими всю страницу так, что они напоминали морские волны.

– Ну а сегодня ты придешь? – спросил он свой рисунок. – Я уже неделю жду, весь интернет перерыл, а кто ты – так и не нашел, потому что белая женщина по квартирам не ходит, а кикиморы – маленькие и беспокойные. И уродливые, судя по картинкам в гугле, а ты, наоборот, очень красивая, хотя цвет кожи у тебя странный.

– Странный, значит?

Марек дернулся и завизжал даже громче, чем в первый раз. Так мы и познакомились.

С тех пор ночи, в которые Марек не спал, я проводила с ним. Он срисовывал с меня персонажей для своего нового комикса. Мы вместе писали им реплики, вели через препятствия к их целям, придумывали в помощники крылатых лягушек и единорогов с рыбьими хвостами.

История про безбровых существ с вертикальными зрачками и голубой кожей нравилась поклонникам Марека. Они писали ему восторженные сообщения и платили деньги, чтобы он рисовал комикс быстрее. В какой-то миг я осознала, что не могу отвести взгляд от добрых голубых глаз и улыбки Марека, что внимательно слушаю его речи, что радуюсь, когда он не спит. Я будто сама видела чудесный сон, один из тех, которые доставляла людям.