Меня? Шпагой? Бежать! Вот только ноги отказываются подчиняться, не то что сделать шаг, я не могу даже приподняться из кресла. К тому же Фиту давит на меня и вдобавок впился когтями в платье. Мгновение назад расслабленный и теплый, сейчас – комок мышц, готовый к стремительному прыжку.

Двери дома стремительно распахиваются, и в освещенном пылающим камином дверном проеме появляется угловатая фигура старика с всклокоченными волосами. Он держит в руках подсвечник и подслеповато щурится в темноту двора.

– Кто здесь? А ну покажись на свет! – старик настроен более чем решительно, в голосе его нотки угрозы и раздражения. Но прежней силы нет, и от этого рассерженный старик выглядит несколько убого и смешно.

Я уже хочу подать голос, но кто-то опережает меня.

– Отец, это я, твоя Анна, я вернулась, – женский голос звучит устало и несколько безжизненно.

Я оборачиваюсь на голос, но в темноте практически ничего не видно: смутные фигуры, угадывается одна женская и детская. Боже мой, я даже не заметила, как наступила ночь! Неужели меня сморил сон и я выпала из реальности? И в это время в доме появился какой-то старик, к которому приехала его дочь. Трогательно, но как-то неожиданно и не ко времени.

– Ты был прав, папа. Александр бросил меня и мне больше некуда идти, – молодая женщина с трудом выталкивает слова, стараясь говорить разборчиво.

– Почему ты решила, что можешь вернуться в мой дом? Ты же прокляла меня, говорила, что только смерть заставит тебя вернуться сюда вновь. Кхе-кхе-кхе, проклятая сырость, этот дождь никогда не кончится.

До меня не сразу доходит, что воздух буквально пропитан влагой, небеса подсвечиваются дальними всполохами молний, а дождь монотонно стучит в мокрую землю. Холодная сырость моментально пробирает до костей и я, едва не чихнув, успеваю в последний миг зажать нос пальцами. Не дай бог, они меня увидят.

– Если ты откажешь нам, отец, мы умрем от холода этой ночью, – безликим голосом произносит Анна. – Пусти в дом хотя бы Жерара, он ничего тебе не сделал и…

– Отродье Александра? Невинное дитя, ставшее плодом пагубной страсти? Детка, он любил деньги и только деньги, а ты поверила в его сказки. Ты послала меня к черту и я умер тогда, а теперь ты пришла просить у меня тепла и любви. Что может дать живому человеку мертвое сердце? Но ты права, ребенок тут ни при чем. Как ты сказала его зовут, Жерар? Жерар, иди к дедушке, я переодену тебя и накормлю.

– Прости, отец, я все это время молилась, чтобы небеса простили мой грех. В моем сердце только любовь, мне так не хватало тебя, папа. Прости и прощай! – девушка поворачивается, ноги ее запутываются в жидкой грязи, и она падает навзничь как подкошенная.

Ребенок вскрикивает и бросается к матери, стараясь помочь ей подняться, но Анна не подает признаков жизни: ее руки безвольно раскинуты, она похожа на выброшенную за ненадобностью старую тряпичную куклу.

– Проклятье, – скрипит старик и, поставив подсвечник на каменный пол, устремляется к дочери.

Он спешит, смешно перебирая скрюченными подагрой ногами, при этом он неизбежно должен споткнуться о меня и Фиту. Я закрываю в ужасе глаза и прикрываюсь руками, а кот в то же самое время взвивается в стремительном прыжке. Мощный толчок толкает кресло качалку в одну сторону, затем оно не менее стремительно летит обратно, и я заваливаюсь набок практически под ноги сумасшедшему старику. Он пробегает мимо меня, не обращая ни малейшего внимания на мое плачевное положение – вообще-то я ударилась головой и, похоже, будет большая шишка.

– Анна, Анна, – клокочет хриплый механизм в груди старика, – кхе-кхе-кхе, только не умирай на пороге родного дома, прости меня, дурака старого, сейчас я отнесу тебя в дом, ты согреешься, и тебе станет лучше!