Господа, сказал господин Готлиб, поднимаясь с кресла, прошу вас чувствовать себя как дома. Я вынужден вернуться в кабинет, чтобы доделать кое-какие дела. Сегодняшний диспут был, как обычно, чрезвычайно бодрящим.

Хансу показалось, что, произнося слово «бодрящим», господин Готлиб посмотрел на него. Хозяин дома завел настенные часы, на которых было ровно десять. Затем подал знак Бертольду, чтобы тот зажег еще свечей, поцеловал дочь в лоб, свесил в поклоне усы и исчез в коридоре. Оставшись наедине с гостями, Софи вздохнула с облегчением: теперь можно было высказываться с меньшей опаской. Едва она собралась вступить в разговор, как ее отвлекла госпожа Питцин, решившая уйти: она взяла Софи за обе руки и держала, произнося какие-то слова, которых никто больше разобрать не мог. Софи кивала, искоса поглядывая на гостей, состоявших теперь из профессора Миттера, Ханса, Альваро и супругов Левин. Как только Эльза принесла госпоже Питцин ее шерстяную шаль и шляпу с лентами, Софи поспешила занять свое место. К ее разочарованию, говорили уже не о политике, а о Шопенгауэре.

Нет, книга не имела большого успеха, говорил господин Левин, хотя мне она показалась, кхм, занятной, по крайней мере необычной. Что-то хорошее должно же быть в этом Шопенгауэре, пошутил Альваро, раз он перевел Грасиана и говорит по-испански, весьма нешуточное достижение для немца. Ах, оставьте! отрезал профессор Миттер, индуистский плагиат, не знают, чем подменить Бога и копаются в буддизме! А мне Шопенгауэр симпатичен тем, сказал Ханс, что презирает Гегеля. Но сколько в нем пессимизма! возразил господин Левин, вы не находите его слишком надрывным? Возможно, ответил Ханс, но можно читать его и с оптимизмом. Можно принять его принцип воли и не согласиться с тем, что она обречена вести нас к страданию. Таким образом, мы принудительно будем стремиться к счастью, не так ли? Полноте, господа! вернул их к спору профессор.

И дальше, в том же духе, смазанными, словно распаленными в колеблющемся свете канделябров губами участники Салона продолжали свою полемику. Софи слушала их одновременно с интересом и досадой, радуясь, когда они высказывались, и досадуя, когда о чем-то умалчивали. Ее внимание привлекла госпожа Левин, неподвижная, нахохлившаяся, прильнувшая к плечу мужа, счастливого оттого, что она так внимательно его слушает. Софи представила себе, как они возвращаются домой, идут по улице, высматривая свободный экипаж, она держит его под руку, он слегка наклоняется к ней и спрашивает: Ты в порядке, дорогая? тебе не холодно? или замечает: Кхм, интересная была дискуссия, та, что о Шопенгауэре! ожидая услышать в ответ, что да, интереснейшая, и удачнее всех высказался именно он, хотя самой-то ей в этом не разобраться, тогда господин Левин выпрямляет спину, крепче прижимает к себе ее руку и начинает объяснять, кто такой Шопенгауэр, где теперь читает свой курс, какие работы опубликовал, знаешь, дорогая, это не так уж сложно! и не спеша рассказывает ей все, чего не смог высказать в Салоне, снова обретая слушателя, снова слушая себя самого.

Софи сжала пальцы так, словно скомкала бумажку.

А вы, дорогая? спросила она госпожу Левин, ничего нам не скажете? Гостья растерянно улыбнулась. Моя жена, опередил ее супруг, со мной согласна. Какое счастливое совпадение! воскликнула Софи. Это правда, пролепетала госпожа Левин тонким, как нитка, голоском, я действительно согласна. Софи прикусила губу.

А вы, сударыня, что же вы сами? попробовал спровоцировать Софи Ханс, не спуская глаз с этой ее губы.

Я? Софи поднесла согнутую в запястье руку к груди, я, мудрейшие господа, горжусь тем, что имею возможность вас слушать, поскольку ничто не окрыляет нас, женщин, так, верно ведь, дорогая? как возможность присутствовать на подобном пиршестве знаний. Я уверена, любая из нас готова дни напролет восхищаться этой истинно мужской дискуссией. И вдруг вы застаете меня врасплох, в таком восторженном расположении духа, и спрашиваете о Шопенгауэре, меня, еще такую несмышленую! признаться, я краснею, поскольку недостойна даже самого вопроса. Поэтому, уважаемые господа, прошу вас проявить снисхождение и простить мне скудость моих познаний, вы ведь знаете, как поверхностно мы, девушки, пролистываем труды великих мыслителей. А теперь позволю себе наконец углубиться в высокие материи и скажу, что, насколько мне удалось понять, а поняла я, бесспорно, мало, господин Шопенгауэр – один из самых презренных авторов, чьи воззрения мне приходилось искажать своей неумелой интерпретацией. Недавно я решилась прочесть его книгу, в которой он выглядит весьма неубедительным в своем отношении к женщинам и настаивает на том, что женщинам надлежит заниматься исключительно домашними делами и огородом, но ни в коем случае не лезть в литературу, и уж тем более в политику. Однако это, господа, парадоксально, потому что для успешной реализации его замысла, то есть для того, чтобы идеи господина Шопенгауэра не пропали зря, гораздо практичнее было бы рекомендовать всем дамам внимательно изучать философские труды, и его труды в особенности. Из-за слабой теоретической подготовки меня преследует ощущение, что все самые крупные философы нашего времени грешат одной противоречивой особенностью: страстно желая сказать нечто новое в области философской мысли о нас, женщинах, они тем не менее думают все одинаково. Не правда ли, забавно, господа? Я уверена, что у нас еще остались канапе с пальмовым кремом.