Потирая ладонью костяшки пальцев, Альваро заметил, что Германия – единственное место в Европе, где просвещение и феодализм всегда были одинаково сильны. И добавил (хотя профессор Миттер счел его идею чересчур республиканской), что, по его мнению, именно природа немецкого правления препятствовала развитию немецкой мысли. Этим противоречием объясняется, полагал Альваро, почему немцы так отважны в мысли и так покорны в иерархических связях. Профессор вновь обратился к Фихте, развивая мысль о том, что по этой самой причине, по причине феодальных корней Германии, единственный прогрессивный путь для нее – выбор стержня, объединяющего всю нацию, и что в настоящий момент таким стержнем может быть только Пруссия. Госпожа Питцин (ко всеобщему удивлению) оторвалась от вышивания и процитировала Фихте. Цитата была не философская, но из Фихте и касалась физического воспитания немецкой молодежи. О да! гимнастические упражнения! попытался сыронизировать Ханс, воистину великое проявление культуры! Профессор Миттер вступился за физическое обучение, назвав его отражением духовной собранности. Не надо далеко ходить (признался он с оттенком кокетства), я сам до сих пор делаю по утрам гимнастические упражнения. Дорогой профессор, воскликнула Софи, вы великолепно выглядите и не обращайте внимания на господина Ханса, поддерживая свое здоровье, вы поступаете очень мудро. Благодарю вас, милая барышня, ответил польщенный профессор Миттер, просто некоторые полагают, что молодость дарована им на века.

Темы мелькали, как карусель, одни – житейские, другие – глубокие. Но каждый раз, когда разговор возвращался к философии, в силу каких-то личных причин ни профессор Миттер, ни Ханс не желали уступать друг другу ни миллиметра. Профессор облокачивался о спинку кресла и закидывал ногу на ногу, словно давая понять, что опыт и спокойствие на его стороне, а нервозность и неуверенность на стороне Ханса. Ханс выпрямлял спину и поднимал подбородок, демонстрируя, что сила и убежденность на его стороне, а цинизм и усталость на стороне профессора Миттера. Во время их споров господин Готлиб прятал усы в табачный дым. Господин Левин принимал сторону то одного, то другого, в зависимости от темы, но после отрекался от своих слов. Госпожа Левин не произносила ни звука, хотя поглядывала на Ханса с определенной неприязнью. Альваро говорил редко и почти всегда поддерживал Ханса, иногда потому, что был с ним согласен, иногда потому, что ему претил апломб профессора Миттера. В какой-то момент Альваро с удивлением заметил, что Эльза, горничная, замедляет шаг и словно вслушивается в разговор. Софи цитировала авторов, названия, концепции и незаметно уходила в тень, стараясь не поддерживать ни одного из спорящих, чтобы каждый чувствовал себя комфортно и мог раскованно отвечать оппоненту. Однако мнения в ней копились, и несколько раз она чуть было не вмешалась, желая возразить обоим. Бывают дни, думала Софи, разливая чай, когда совсем не хочется быть светской дамой.

Если уж выбирать национальный дискурс, говорил Ханс, я выбрал бы Гердера, без нашей истории мы как народ априори ничто, вам так не кажется? Любая страна должна спрашивать себя не что она из себя представляет, а в какие времена и почему. Профессор Миттер ответил ему сравнением концепций национальности Канта и Фихте, желая доказать, что второй не предал идеи первого, а лишь развил. На это Ханс ответил, что по сравнению с Фихте его отношение к Канту – прямо противоположное: одобряя его идеи о стране, он не одобряет его высказываний об индивидуумах. Каждому обществу, пояснил Ханс, требуется порядок, и Кант предлагает довольно мудрый вариант. Но гражданину необходим и беспорядок, а этого Кант не допускает. Для меня свободная нация – это некое единство достойного уважения беспорядка с порядком, который этот беспорядок в себя вмещает. А мне особенно дороги националистические устремления Фихте, настаивал профессор Миттер, с учетом ситуации, в которой мы живем (а в какой ситуации мы живем? поинтересовался Ханс), вы знаете не хуже меня! Германия не может бесконечно выбирать между иностранной оккупацией и раздробленностью, пора сделать шаг вперед и решить нашу судьбу (но наша судьба зависит и от судеб других стран Европы, невозможно заложить основы нации, не перезаложив основ всего континента), вы имеете в виду своего Наполеона, gnädiger