Спускаясь по лестнице, Ханс встретил господина Цайта – держа в руке тетрадь, тот поднимался по ступенькам так, словно каждой из них вел учет. Он попросил Ханса расплатиться за номер до завтрака. Так уж у нас заведено, прокомментировал он. Ханс вернулся к себе, принес нужную сумму, щедрые чаевые и вручил хозяину с ироничной улыбкой. На нижнем этаже он осмотрелся. В конце коридора была видна большая гостиная, котелок на очаге. Перед очагом предавался праздности диван, умевший, как позже выяснил Ханс, утопить всякого, кто на него садился. По другую сторону коридора была еще одна дверь, видимо, в комнаты Цайтов, рядом стояла маленькая рождественская елка в неуместно пышных украшениях. Ханс нашел задний двор, туалеты и колодец. Посетив туалет, он сразу повеселел. Его внимание привлек запах еды. Он прибавил шагу и вскоре увидел госпожу Цайт, шинковавшую на кухне свеклу. Подобно неподвижным стражам, свисали с потолочных балок окорока, свиные и кровяные колбасы, полоски сала. На огне кипел чугунный горшок. Вереницы сковородок, половников, котелков и кастрюль радиусами преломляли утро. Поздновато вы, сударь, что ж, садитесь, приказала госпожа Цайт, не отрывая глаз от ножа. Ханс послушно сел. Обычно мы подаем завтрак в гостиной, продолжала хозяйка, но в такой час ешьте лучше здесь, я не могу оставить очаг без присмотра. Весь разделочный стол был завален овощами, отмокавшим в воде мясом, кудрявыми картофельными очистками. Кран звонко капал на внушительную стопку посуды. Внизу громоздились корзины с дровами, каменным и древесным углем. В глубине, между бидонами и кувшинами, стояли мешки с фасолью, рисом, мукой и манной крупой. Госпожа Цайт вытерла руки о фартук. Одним движением она отсекла кусок хлеба от буханки и намазала его фруктовым повидлом. Поставила перед Хансом чашку, плеснула в нее овечьего молока, а сверху добавила кофе, чуть не перебрав через край. Яичницу подавать? спросила она.

Вспоминая вчерашнее безлюдье, Ханс дивился уличному оживлению, если не сказать толчее. Впрочем, во всей этой суете чувствовалась определенная сдержанность. Пришлось признать, что город обитаем. Ханс бесцельно бродил по улицам. Несколько раз ему казалось, что он заблудился в этих кривых закоулках и периодически возвращается к одному и тому же месту. Он довольно быстро усвоил, что вандернбургские извозчики не любят тормозить, стараясь не рвать губы лошадям, и оставляют пешеходу не более секунды на спасительный прыжок в сторону. Еще он заметил, что на протяжении всего его пути в окнах шевелились занавески. Ханс попытался вежливо улыбнуться в некоторые из этих окон, но тени за стеклом мгновенно исчезали. Легкий снег хотел выбелить воздух, но был проглочен туманом. Даже голуби, пролетая над головой Ханса, оборачивались на него поглазеть. Одурев от бесконечных поворотов, намяв подошвы на булыжной мостовой, Ханс остановился передохнуть на Рыночной площади.

Эта площадь была той центральной точкой, куда сходились все дороги Вандернбурга, главной точкой города. На одном конце площади возвышалось здание городского магистрата с красной крышей и ощетинившимся фасадом. На другом – Ветряная башня. Разглядывая башню с мостовой, Ханс сразу же обратил внимание на квадратные часы, ронявшие на площадь капли точного времени. Но, подняв глаза к шпилю, он понял, что самым примечательным в башне был дрожащий, скрипучий, неугомонный флюгер.

Торговля шла не только с лотков, на которых жители города покупали продукты, но и с приехавших на площадь крестьянских телег. Кто-то пытался искать здесь поденную работу. По непонятной Хансу причине продавцы предлагали свой товар еле слышно, а сделки заключались чуть ли не шепотом, чуть ли не на ухо. На одном из лотков Ханс купил себе немного фруктов. Побродив еще какое-то время, он забавы ради стал считать, сколько занавесок пошевелилось за время его пути. Когда он снова взглянул на часы Ветряной башни, то понял, что дневной почтовый экипаж уже пропустил. Смирившись с этим фактом, он нарезал еще три-четыре круга и наконец выбрался на улицу Старого Котелка. Ночь прихлопнула город, как каменная плита.