– Если пространство искривлено, то в нем нет прямых дорог, – неожиданно сам для себя выпалил я.

– А вот и нет, мой странный друг, – откинулся на спинку кресла Эйнштейн. – Как раз, напротив. Представьте себе растянутую простыню. Представили?

– Ну да, – утвердительно кивнул я.

– А теперь мысленно положите в центр растянутой простыни арбуз!

– Именно арбуз? – на всякий случай уточнил я.

– Не обязательно. Ладно, положите в центр хотя бы дыню.

– Готово, сэр.

– Отлично. Что у вас произошло с пространством-простыней?

– Оно искривилось, сэр, под тяжестью спелой дыни.

– Вот как? Вы даже знаете, что ваша дыня спелая?

– Абсолютно уверен в этом, сэр.

– Уверенность – это хорошо. Главное, чтобы она не переходила в самоуверенность.

Чикита с беспокойством смотрела в нашу сторону, тщетно пытаясь вникнуть в то, о чем шла речь.

– Я все тебе потом объясню, моя хорошая, – успокоил я свою спутницу и потрепал ее по голове.

– Не отвлекайтесь, Странник, я не буду повторять дважды, – насупился Эйнштейн, – что вы теперь скажете про кривизну дорог?

Я немного подумал и сказал:

– Мне кажется, что я догадываюсь, о чем вы меня спрашиваете…

– И о чем же?

– О том, что из одной точки искривленного пространства в другую можно попасть двумя путями.

– Отлично, Странник, – похвалил меня сам Эйнштейн. – И что это за пути?

– Один по кривой траектории, ведущий по поверхности прогнувшейся под тяжестью дыни простыни, а другой напрямую, как бы сквозь дыню.

– Вы быстро все схватываете, – неожиданно проворно встал на ноги добродушный хозяин этого столь приветливого и уютного дома. – Этот короткий путь я называю “кротовой норой”. Когда-нибудь мы сможем самостоятельно проделать такую нору во Вселенной, и тогда любая, пусть даже самая отдаленная, галактика будет нам доступна. А сейчас я хотел бы сыграть вам Брамса. Вы любите Брамса, Странник?

– Признаться, я с ним не знаком, – потупился я.

– Ничего страшного, – вынимая из футляра потертую скрипку, сказал он. – Сейчас я вас с ним познакомлю.

С этими словами Эйнштейн ловко закинул инструмент на плечо, взял в правую руку смычок, прикоснулся им к напряженным струнами и заиграл дивную мелодию, которая, как я впоследствии узнал, называлась «Глубже все моя дремота…» Глаза моя закрылись сами собой, и я провалился в состояние полной гармонии и блаженства, из которого меня не могла вывести даже взволнованная Чикита, нервно теребящая меня за брючину…

Глава 7. Моя реальность.

Общее поле разума долго не хотело меня отпускать. По крайней мере, мне так почудилось. Я очнулся лишь оттого, что прохладная жидкость разлилась по всему моему телу. Как потом оказалось, сам Поводырь не ожидал такого поворота событий и, дабы побыстрее привести меня в чувство, аккуратно раздел и поставил под холодный душ. Я жадно ловил капли дождя – да-да, я не оговорился, в первое мгновение я был абсолютно уверен в том, что это именно дождь – по крайней мере, до тех, пор пока среди молний и жестких флуктуаций воздуха не услышал громоподобный голос Поводыря. Поскольку с тех пор на то, что именно он кричал, в моем мозгу произошло столь обильное наслоение всякой другой не менее значимой, а иногда, как вы увидете в дальнейшем, просто божественной информации, конкретных его слов я не помню. Помню однако, что эффект они произвели на меня неизгладимый, так что напрочь отбили охоту тормозить при переходе из одного пограничного состояния в другое.

– Что случилось, – спросил я, вглядываясь в тревожное лицо Поводыря, – и почему я в ванной… я что – слишком сильно испачкался?

– Нет, – протягивая халат, успокоил меня Поводырь, – прости, Странник, это моя ошибка. Я не должен был этого делать…