Ему казалось тогда, что течение жизни обрело положенную устойчивость. Он будто нащупал твердую колею: неплохо зарабатывал, нормально ладил с женой и усматривал впереди вполне улыбчивые перспективы.

Еще казалось, что его вкус за последние годы вполне устоялся, вобрал и просел весь разнобой оттенков и мелочей. Ему была свойственна склонность к некоторой комбинации женских свойств и цветов: сочетанию темно-русого, золотисто-пушистого, округло-мягкого, миловидного, некрупного. Ему нравились милые курносые светлые девчушки, игравшие в фильмах для юношества лучших подруг главных героинь – надменных и темноватых. Ему нравилась, наконец, его жена.

Вряд ли он был слишком изыскан. Но с этим букетом, луговым и скромным, никак не гармонировало растение, именуемое Инга Уразова.

Корней познакомился с ней в светлом больничном коридоре, по которому блуждал в поисках кабинета УЗИ. По протекции жены он собирался обследовать печень и почки. Что-то там его беспокоило. Теперь уж и не вспомнить. Инга указала нужную дверь, успела обменяться с ним парой долгих взглядов. Корней был поражен. Считая себя искушенным мужчиной, он и представить не мог, как может его сразить и обезволить своеобычная женская красота. Тем более красота, явно имевшая смешанное происхождение, то есть питавшаяся силой и кровью разных народов. Ее восприятие и впрямь требовало особого вкуса, которого Корней ранее в себе не обнаруживал. До встречи с Ингой.

Азиатскую бледность и нежность округлого лица под пышной гривой жестковатых волос цвета южной ночи унаследовала она от отца-таджика. Еще были крупные, удлиненные, слегка раскосые глаза спелого оливкового цвета, прямой нос и небольшой тонкий рот. Трудно было сказать, что ей передала русская мама. Красота Инги была ори гинальна. Ее губам, впрочем, недоставало, на его взгляд, чувственности. Как-то позже он ей об этом сказал. Инга на это усмехнулась своим правильным тонким ртом. Крепкое ее, плотноватое тело казалось неправдоподобно, искусственно стройным: как будто сухощавая долгота чутких ног в пределах среднего женского роста не могла перетекать в столь волнующую, симметричную нежно-зыбкую пышность. Симметричность влекла. К фигуре Инги не оставались равнодушными даже скользящие взгляды женщин.

Его влюбленность носила обвальный характер. Грохот сердца, правда, слышал он один.

Корней получил номер ее телефона и несколько раз наведывался на работу – в больницу. Между прочим, отметил – по россыпи деталей, штришков, – что к Инге, вопреки ее скромному статусу медсестры, часть персонала явственно питала чувства близкие к почтительным. Или даже точнее – близкие к почтительному обожанию. Он, помнится, воспринял это как должное. На этом фоне ее мягкость и даже робость в отношениях с Корнеем подкупали. Впрочем, дело было вообще не в мягкости и даже не в блеске зеленых глаз…

Они еще как-то просидели вечер в небольшом, но дорогущем ресторане «Сан-Марко» на Арбате. А потом Инга провела с ним выходные в пансионате под Истрой. Два этих подмосковных вечера не стали новой главкой или главой в романе, поскольку некое рубежное событие состоялось еще в прологе – во время одного из его визитов в больницу. Именно после этого достопочтенный, искушенный Корней Велес ощутил то, что было ему в новинку. Он вдруг с небесной ясностью осознал, что если это не повторится, если не будет повторяться каждую неделю, нет, каждый день, если эта женщина не останется с ним, он просто взбесится, утратит смысл и вкус, потеряет интерес к постылой будничной суете. Он долго тогда вспоминал, смаковал каждую деталь, каждое ее движение и поворот фигуры. Припоминал запахи.