– Как там в твоей гребаной Японии? – раздался приглушенный и гипнотизирующий голос Курта, недавно подвергшийся ломке.

Он стоял весь мокрый, прислонившись к дверному косяку. С нестриженых с весны волос, куртки и кончиков пальцев ручьями стекала вода. Он продрог до мозга костей, но не чувствовал этого. Его черные глаза были широко открыты, а синие от холода губы растянулись в жуткую неуместную улыбку. Мартин, объятый ужасом, не осмеливался на него обернуться, но знал, как то, что сейчас умрет от страха, что Курт смотрит на него, его глаза широко распахнуты, а нервный оскал на лице то появляется, то исчезает.

– Хорошо, – ответил Мартин, проглотив комок в горле. – Где ты был?

Курт молчал. Став постарше, он научился передвигаться бесшумно, а еще хорошо ориентировался в темноте, поэтому Мартин не мог сказать наверняка, стоит ли он еще в дверях или его там уже нет. В гостиной царила такая мертвая тишина, что можно было услышать лишь биение сердца напуганного до смерти Мартина. Каждой клеткой своего тела он чувствовал, что Курт медленно и плавно, как во сне, идет к нему, капая на ковер дождевой водой, глядя неотрывно перед собой широко распахнутыми черными глазами и улыбаясь жуткой застывшей улыбкой. Мартин не знал, как быстро это чудовище, которое еще вечером было его любимым племянником, доберется до кресла, поэтому резко дернулся, когда холодные мокрые руки неожиданно обняли его за плечи со спины, а лицо обдало холодным дыханием с алкогольным душком.

– Ты пил? – тихо спросил Мартин, сглотнув и боясь пошевелиться.

Курт снова ничего не ответил, потерся холодным острым носом о его макушку, вяло скользнул ладонью по ключицам, потом резко вывернулся и легким кошачьим прыжком оказался у Мартина на коленях.

– Заяц, перестань!

Курт не отвечал, лишь крепче обнял дядю за шею и притулился к нему всем своим холодным худым телом. Его глаза были широко раскрыты и бездвижны, а улыбка резко исчезла. На секунду Мартину показалось, что он просто переутомился и дал волю своим нервам, а с несносным племянником все в порядке и он его всего-навсего дурачит. Он очень осторожно обнял его в ответ.

– Может, ответишь, что ты пил и что творишь в данный момент? – спросил Мартин уже смелее. – Ты как бы уже не маленький, чтобы на коленках у меня сидеть.

Курт хихикнул ему в плечо и ответил тем же притихшим гипнотизирующим голосом:

– Ты как бы тоже не маленький. Неужто никогда не догадывался, чего я от тебя хочу?

– И чего же? – спросил Мартин, нервно сглотнув.

И тут оказалось, что кошмар, которого он так боялся, имел место не во сне, а наяву. Курт поглядел ему в лицо, и сквозь отросшие мокрые пакли черных волос были видны широко раскрытые черные глаза и жуткая застывшая улыбка посиневших от холода тонких губ. Мартин тихо ахнул от ужаса. Его так кондрашка хватил, что он потом не мог вспомнить, действительно ли Курт ТАК сказал или это снова была игра его больного воображения.

– Кровосмешения!

…Все Хартлессы были похожи…

Бедный староста

– У меня заканчиваются сигареты, – объявил Курт за ужином.

Мартин скептически наблюдал, как он ковыряется хаси в тарелке, и решительно не знал, радоваться ли тому, что племяш, наконец-то, научился ими пользоваться, или сделать замечание, что копошиться ими в еде нельзя.

– Я же тебе на днях покупал, – сказал он, в конце концов.

– А я кое с кем поделился.

Мартин улыбнулся одним уголком губ и с коварным видом дернул бровью.

– Как дела в университете? – спросил он, и Курт почувствовал, что его челюсти занемели и не могут прожевать этот резиновый кусок долбанного осьминога.