Мама Кицуне пристально смотрела на него сквозь слезы, и только Курт подумал, что сейчас она его отчитает за невежество и невоспитанность, как она склонилась перед ним в сайкейрей… Да если бы просто склонилась!.. Встала на колени!

– Огромное тебе спасибо, Куруто-тян! – сказала она с чувством, обливаясь слезами. – Ки-тян никогда еще не был таким счастливым.

– Мадам! – тут уж Курт почувствовал, что сам близок к тому, чтобы расплакаться. – Мадам, встаньте! Прошу Вас, не стойте передо мной на коленях! Я же не Королева, я всего лишь невоспитанный идиот! Встаньте, мадам!

Курт поднял ее, и она разрыдалась у него на плече.

– Я плохая мать. Я очень эгоистичная мать. Я думаю только о себе. Это из-за меня Ки-тян так несчастен.

Курт побледнел, как лист бумаги, его затрясло крупной дрожью, из распахнутых от ужаса черных глаз в два ручья потекли слезы. Он отпихнул от себя плачущую маму Кицуне. Очень грубо и неблагодарно с его стороны, но если бы он этого не сделал, его сердце бы просто не выдержало. Шарахнувшись было назад, Курт натолкнулся на виноватую рожу Кицуне, который бесшумно подкрался неизвестно когда и стоял тут неизвестно сколько.

– Теперь ты меня ненавидишь, да? – сказал тот печально, не поднимая головы.

– Оставьте меня в покое! – Курт сорвался-таки в истерику и бросился мимо него за своей сумкой, потом в два прыжка оказался в гэнкане, вытянул из гэтабако (*обувной шкаф) свои кеды и принялся наспех обуваться. – Вы меня убиваете! Вся ваша гребаная страна меня убивает! Я так больше не могу! Я ухожу!

Кицуне и его мама просто в немом страхе наблюдали за ним и не решались что-либо предпринять. Лишь когда их экстравагантный гость хлопнул дверью и на всю планету затопал кедами в сторону лифта, мать со слезами бросилась сыну на плечо.

– Мне так жаль, Ки-тян! Ты впервые привел в дом гостя, а я оказалась такой ужасной хозяйкой! Прости меня, пожалуйста!

– Мама, все хорошо, Куруто-кун просто эмоциональный человек, – ласково сказал ей Кицуне и отстранил, нетерпеливо, но мягко. – Я должен его догнать и попытаться успокоить.

Когда сын скрылся за дверью, женщина зарыдала еще сильнее.

– Я так счастлива, что Ки-тян наконец-то бросился за другом, а не в ванную комнату, чтобы резать на себе кожу.

Курта Кицуне, конечно же, не догнал. Черт из Англии оказался таким быстрым, что когда Кицуне вышел из комплекса, тот уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу на станции метро в ожидании поезда. Поскольку других маршрутов Курт не знал, он доехал до университета. Ревел всю дорогу. На него все пялились, а он ревел. Он шел мимо университета и ревел. Перешел на другую станцию и сел в поезд, на котором ездил на курсы. И там ревел. Японцы таращились на него, позабыв о своих газетах и мобильных телефонах. А он все ревел. До занятий оставалось несколько часов. Курт бродил по округе и ревел. Забрел в какой-то сквер, завалился на самую дальнюю скамейку и ревел, ревел, ревел. К началу занятий, к счастью, успокоился. После вернулся домой, где закатил истерику Мартину и собрался улететь в Лондон. Затем он заблудился в Токио, купил роликовые коньки и познакомился с Акумой Катайей. И только ночью перед сном до него, наконец, дошло, какой же он все-таки психованный придурок!

Кицуне Митсюзаки боялся, что красавчик и его свита снова начнут его донимать перед началом занятий, но когда увидел своего заступника Курта Хартлесса, сидящего в первом ряду и закинувшего ноги на стол, вздохнул с улыбкой облегчения. На самом деле, это было странно, ведь иностранец обычно приходил позднее.

– С добрым утром, – поздоровался Кицуне, уважительно ему поклонившись.