Уилл еще раз отхлебнул из манерки. Затем понюхал сигару.

– Слушайте, – произнес он. – Если вы считаете, что сплачивать коллектив с коллегами трудно, поживите-ка с другим человеком под одной крышей тридцать восемь лет. Знаете, сколько раз мне хотелось все бросить? Уложить свой эмаскулятор и пойти оттуда к черту? Но я не стал… я застрял еще на тридцать семь лет. Еще на двадцать девять лет. Еще на семнадцать лет… Вот так-то я и вырос как человек и как работник образования. Если б любовь была женщиной, видите ли, она была б той, рядом с кем просыпаешься каждое утро тридцать восемь лет. А не красоткой из супермаркета, что пришла и ушла ох как давно и далекое воспоминание о ком возбуждает тебя и по сию пору…

Я умолк.

Бесси насаживала последний кусок рубленого бифштекса на кончик вилки.

– И что? – сказала она, возя вилкой в подливе. – И что же было дальше?

– Ну, тогда мы все осознали, что Уилл прав. Мы поняли, что, как и в преподавании, в любви требуется несгибаемая преданность результату, а не только процессу.

– А потом?

– И поэтому мы вернулись за ограду и загнали теленка в угол. Было нелегко. Как только теленок увидел, что мы вокруг него смыкаемся, он развернулся и кинулся в брешь в ограде, голова у него там застряла, и он принялся брыкаться, но мы вшестером схватили его и втащили обратно через пролом, и каждый из нас взялся за ту часть, за какую и должен был, и держался за нее изо всех сил. Рауль выгнул бьющемуся теленку шею и повалил его на бок, прямо на Стэна, который допустил ошибку и схватился за передние ноги не с той стороны. Теленок брыкался и кряхтел, а в крученом захвате, который на него наложил Рауль, у него язык вывалился, но мы удержали животное на земле. Увидев это, доктор Фелч подбежал рысцой с эмаскулятором и взялся нас инструктировать. «Нэн, протяните ему хвост между ног… Льюк, прижмите ему нижнюю ногу верхней… Этел, упритесь коленом ему в бедро и немного надавите… не слишком!.. Чарли, осторожней, лицо не подставляйте, мальчик мой, он вас может пнуть под этим углом…» Затем он вытащил карманный нож и одним взмахом отрезал верхушку телячьей мошонки. Теленок дернулся и забился, но мы его удерживали, и тут доктор Фелч выдавил тестикулы – нажал на эти белые овалы и выдавил их из мешка так же легко, как выдавливал бы из кулька влажный чернослив. «Где мой эмаскулятор? – спросил он. – Черт бы драл, должно быть, выпал из кармана!..» И вот так вот, без эмаскулятора, он взял свой простой карманный нож и острым краем лезвия принялся выбривать мешок, проводя заточенным лезвием взад и вперед, как резчик строгал бы деревяшку, пока овалы не оказались у него в руках, а мешок не втянулся обратно. Затем он выхватил из кармана аэрозольный баллончик и побрызгал из него разрез, из которого хлестала кровь. «Так, – сказал он, – на счет три отпускаем его… только следите за задними ногами, чтоб не брыкнулся… готовы?.. раз… Два… ТРИ!» На счет три мы все отпрыгнули от теленка, а он вскочил и опрометью кинулся прочь от нас. На ходу он еще спотыкался, чтоб вернуть равновесие, и пока убегал, за ним по грязи тянулась тонкая струйка крови. Доктор Фелч взял отсеченный кончик мошонки со всей его черной колючей щетиной в крови и сунул к себе в карман рубашки. Затем взял тестикулы и положил их в пластиковый пакетик на застежке…

– А потом? – спросила Бесси.

– А потом разверзлась преисподняя. Бесси, вы не поверите. Мы скакали, и орали, и обнимались! Этел бросилась в объятья Стэну, а тот кружил ее, как фигуристку. Мы с Раулем лупили друг друга в раскрытые пятерни, кричали и хлопали друг друга по спинам. Доктор Фелч стоял и просто наблюдал, а сам улыбался, как гордый папочка. «Друзья мои, – сказал он. – Теперь вы знаете, какая степень командной работы ожидается от вас во время вашей службы в штате общинного колледжа Коровий Мык!» Со всеми нашими обедами подъехал автобус, мы смыли из шланга кровь и потную телячью щетину, а также телячье дерьмо с одежды, как смогли, и, сидя на лавочке под чахлым деревом, с наслаждением пообедали…