На работе всё было хорошо, пока не перешёл дорогу некоторым «важным» людям города, которые решили построить себе дома на территории городского парка. Миша пытался отстоять парк. Но кончилось тем, что ему пришлось искать новую работу вне Николаева. Устроился работать садовником на рыбоконсервном заводе в Матвеевке. Здесь занялся озеленением территории завода, которая стала преображаться на глазах. Директор завода был очень доволен его плодотворной работой. Здесь Миша проработал до ухода на пенсию.
Умер в 2006 году в Матвеевке. Могила Михаила на высоком берегу Южного Буга.
Детство и юность
В моем паспорте – эхо войны
Я родился в оккупированном немецкими захватчиками Донбассе в селе Григоровка Марьинского района Сталинской области в доме деда, куда на время оккупации переселилась наша семья. У меня – два дня рождения: де-факто и де-юре. Де-факто я родился около 10 часов вечера 30 ноября 1941 года; де-юре – 25 сентября 1942 года, что отражено в свидетельстве о рождении и паспорте. Родители всегда отмечали мой день рождения 30 ноября. В раннем детстве я даже ничего не знал о «25 сентября». Когда мне стало известно об отличии даты рождения в свидетельстве о рождении от фактической даты, я спросил маму – почему так? И вот что она мне поведала. В оккупированном селе, где я родился, свидетельства о моём рождении не оформляли. И только в 1946 году (мне было уже 4,5 года) оформили свидетельство о рождении (на нём от руки сделана пометка «з. восстановлено»). Поскольку документов на меня никаких не было, дату рождения записали со слов родителей. Мама вспоминала, что «назначение» моей даты рождения для свидетельства о рождении она и отец делали под сильным впечатлением от судьбы моего брата Дмитрия, которого совсем юным забрали на фронт, откуда он вернулся калекой. Убавляя в документе мне год жизни, они хотели, чтобы меня взяли в армию на год позже.
Моя судьба сложилась так, что мне не пришлось служить в армии, – свой вклад в обороноспособность страны я вносил, участвуя почти 50 лет в разработках самого мощного оружия для нашей армии, работая в Ядерном центре.
«25 сентября 1942 года» в моём паспорте – эхо войны.
В годы оккупации
В Григоровке в хате деда, кроме нас, жили ещё дедушка с бабушкой, тётя Таня и тётя Фаня с двумя детьми. Вся наша семья (двое родителей и четверо детей) размещалась в одной комнате с земляным полом (доливкой).
В комнате было две двери: одна дверь вела в комнату, которая до войны была гостиной, а вторая – в так называемую конюшню. Название «конюшня» осталось от того времени, когда при индивидуальном хозяйствовании там стояли лошади. После организации колхозов все лошади с частных подворий были переданы в колхоз. В конюшне перед войной дед держал корову, свинью, кур.
В этой комнате мама и родила меня. Практически ничего из многочисленных предметов, без которых сейчас невозможно представить уход за новорожденным, тогда не было. Всё делали сами родители из подручных средств. Например, в качестве детской кроватки мне сделали люльку: в деревянное корыто, в котором раньше стирали бельё, постелили постель и подвесили корыто к потолку. Получились своеобразные качели.
Не было ни педиатра, ни детского питания. Даже обычных сосок не было. Мать, пожевав хлеб, заворачивала его в тряпочку и давала ребёнку, получалось два в одном – и соска, и питание.
При немцах в селе всех взрослых выгоняли на сельскохозяйственные работы. Когда я только начал ползать, маму тоже заставили ходить на работу. Меня с двоюродным братом Толиком оставляли на весь день одних в закрытой хате. И мы целый день ползали по всем комнатам по земляному полу. Сестра Валя вспоминала, что от такого ползанья у меня на коленях кожа была как у взрослого на пятках.