Весной я на всех симпатичных женщин смотрю с каким-то особым чувством. У одних мне нравится фигура, у других – глаза, у третьих – волосы. Весной у меня такое чувство, будто все красивые женщины пытаются меня соблазнить, а я как бы ненароком поддаюсь их соблазнам. Я не сопротивляюсь. Пусть порадуются своим успехам. Пусть насладятся… Весной неистовая мужская сила меня переполняет – выплёскивается через край. Я чувствую себя молодым растревоженным тигром, упруго ступающим по мягкой лесной подстилке, изнемогающим от собственной мощи, которая не знает преград. И я не думаю, что это дурно. Эго хорошо. Ведь мне ещё только тридцать пять. Я высок, медлителен и смугл. Мои серые глаза задумчиво-романтичны, щеки бледны, а губы красиво очерчены. Пожалуй, я нравлюсь женщинам, но вовсе не горжусь этим. Скорее, это меня смущает немного. Это меня сковывает.

На обед я обычно хожу домой. Мы с женой держим козу и кур. Поэтому на обеде я едва успеваю поесть, потому что большую часть времени хожу по хозяйству. Несу козе сена, бросаю зерна курам и только после этого появляюсь на кухне у стола. Ну конечно, домашнее хозяйство в провинции – это вещь вполне закономерная, но когда приходишь домой на полчаса, пытаешься всё успеть и не успеваешь – это угнетает. Особенно, когда жена обижается и начинает указывать мне на какие-нибудь недоделки. Тогда я озадаченно смотрю на неё и не могу понять, за что можно любить эту толстую, неряшливую бабу? Ну конечно, у нас есть дети и это дает ей право надеяться на мою покладистость, но кощунственно думать, будто мое терпение беспредельно.

Хорошо ещё, что вечером я могу отдохнуть с детьми. Они меня любят своей наивной детской любовью. Обычно я лежу на диване перед телевизором, а они лазят по мне, кричат и смеются. Им весело со мной, а мне хорошо с ними. Но когда ко мне случайно подходит жена – они сразу перестают смеяться и кричать. Они бояться её. Она в доме хозяйка и всё здесь принадлежит только ей.

– Лежит, а воды в бане нет, и по хозяйству ещё ничего не сделано, – спокойно, но с укором говорит жена.

– Сейчас принесу, сейчас всё сделаю, – отвечаю я и срываюсь с места. Ношу воду в баню, дрова к печке на завтрашний день, очищаю дорожки во дворе от последнего снега.

На улице уже звёздно и холодно, так что кончик носа пощипывает. Иногда я останавливаюсь передохнуть где-нибудь в саду под яблоней, сую руки в карманы, стою и думаю о том, что я, вероятное, живу не своей жизнью. У меня было с детства какое-то иное предназначение. Но я его прозевал, прошел мимо, не разглядел – и меня закабалила эта женщина, появившись в роковой момент, пленив меня своим скромным видом и старомодной девственностью. А предназначение, верно, было иное, высокое. Не даром же в детстве я так хорошо рисовал, так легко писал школьные сочинения, так искренне увлекался философией. Будущее рисовалось мне значительным, пролагающим путь к неким творческим вершинам, к мастерству. И теперь мне до слез жаль, что ни одна из детских грез не осуществилась. Всё смяли и смололи тяжелые жизненные колеса. Только временами мне ещё кажется, что я буду жить вечно и всё успею, всё смогу. Но неожиданно, среди ночи, вдруг заболит что-то в левом боку – и иллюзия бессмертия исчезнет. Тело скорчится до размеров испуганной души и совсем некстати вдруг явится осознание того, что ты такой же, как все.

Я люблю солнечные мартовские дни. Бывает, выйдешь из конторы на улицу, а снег так ярко горит, что глаза режет, и такое ощущение в душе, как будто только что проснулся. Всё кругом кажется новым, разноцветным: и синеватые от старости заборы, и дощаной туалет, слегка покосившийся под тяжестью снега, и разноцветные тряпки на проволоке, и конский помет на дороге. Вздохнешь полной грудью влажный весенний воздух, и обдаст тебя вдохновением, как будто выпил стакан красного вина. И вспомнишь вдруг, как когда-то уже давно-давно ступил с крыльца босыми ногами в малиновое летнее утро и стал вдруг совершенно другим человеком, очень ярко чувствующим красоту. То есть, ощутил в себе что-то новое, чего до сей поры не замечал.