Скрип качелей перекрыл шелест листьев и кусков обоев, рвущихся от резкого ветра. Они застонали в унисон с призраком.

– Я! – крикнул парень, прикрывая лицо от летящей в него золы и песка, – Я провожу тебя к ней!

И сжав сухие губы, протянул девочке дрожащую руку.

Ветер в одно мгновенье стих, девочка умолкла, опустилась на землю и, как ни в чем не бывало, подала Лёхе свои тонкие пальчики.

Обдав холодом его руку, отчего она немела, как под анестезией, пальчики прошли сквозь ладонь. Лёха выдохнул и имитированно сжал их.

Он не помнил, как дошел до нового дома. Несколько минут показались ему тревожным сном. Птицы во дворе смолкли, и только из-за приколоченной к оконной раме фанеры доносился грохот и хриплые крики.

Левая рука вдруг обрела способность шевелиться. Лёха оглянулся, девочки не было. Он вбежал в незапертую квартиру. Наступила тишина. На полу валялись разбросанные стулья и книги. Тамара, тяжело дыша, медленно переставляя ноги, подошла к своей постели и легла.

– Мамочка, – услышал Лёха и, обернувшись, увидел свою новую знакомую.

Она прошла мимо, села на край кровати. Взглянула в его глаза и улыбнулась нежно, совсем как на фотографии. А потом исчезла, будто ее и не было.

Лёха перевел взгляд на соседку. Та глубоко вздохнула и сомкнула веки, а на ее лице заиграла счастливая улыбка.

Рассказ: «Самый страшный страх»

Тошнота мой постоянный спутник. Комок подкатывает к горлу, стучит, пульсирует, требует выхода. Поначалу я не сдерживалась. Но это привлекает их. Они сбегаются на запах страха. Заполняют тесную комнату. Я сглатываю горечь, приказываю себе уснуть.

«Не видишь, не боишься», – твержу мантру из детства.

Тогда я впервые столкнулась с ними. Заметила возле мусорного контейнера. Они копошились, выискивая еду. Страх угнездился во мне. У него маленькие чёрные глазки, холодный нос. И морщинистый голый хвост, подергивающийся вместе с моей душой.

Мантра не помогает. Я чувствую их. Они грызут мне пятки. Поджимаю ноги. Привыкла спать, сжавшись в комок. Руки закрывают уши, лицо прячется в коленях. Спина прижата к стене. Оберегаю свою красоту от ненасытных зубов. Пятки не жалко. Пятки спрячу в туфли.

Первую неделю я кричала, билась о стены.

Ватные ноги подкашивались. Костяшки рук покрылись коркой запекшейся крови. Голос пропал. Тело непроизвольно скрючивали конвульсии. Меня рвало. Я отключалась, падала в эти зловонные лужи. Они всё прибывали. В кромешной темноте живой ковер покрывал пол. Где-то в комнате лаз, крохотный, но гибкие тела протиснулись.

Лапки исследовали мое тело, мех щекотал лицо, носы углублялись в своих поисках.

Тонкий матрац они съели давно. В тот день, когда нам забыли принести поесть. Все пайки я отдавала им. Своему полчищу. Камеры зафиксировали. О, камеры отлично видели в густой темноте, в отличие от меня! Кормить перестали совсем. Тогда пятки и стали деликатесом.

Видимо, их подкармливали, пока я качалась на волнах кошмаров. Иначе, они бы меня съели.

Глаза привыкли к темноте. Грелась я теплом десятка шерстяных тел. Укусы напоминали, что я ещё жива. Постоянный писк и копошение перекрывал утробный вой моего живота. Есть. Я хотела есть. И это чувство вытесняло страх.

Окончательно его победила жажда. Три дня назад мне отказали в воде. Ведь бдительное око замечало мои конвульсии, отвращение, желание врасти в стену.

Базовые потребности сильнее прочего. Я читала об этом когда-то очень давно. Страх бежит от вида потрескавшихся губ, всклокоченных волос, алчных глаз.

Вокруг меня бегают мясные бурдюки, полные животворящей воды. Разве человек не стоит на вершине цепи питания?