Через поле навстречу рощинским шла толпа ребят из Сытина. Они не были похожи на пиратов, скорей на разбойников, но не благородных героев приключений, а разбойников с большой дороги – в длинных льняных рубахах навыпуск, в шапках и тяжелых сапогах из грубой кожи. И оружие их впечатляло: почти все они были вооружены цепями, в то время как рощинские в большинстве предпочли металлические прутья, издали напоминавшие шпаги.

Стриженый Песочник вышел вперед, навстречу предводителю сытинских. Они перекинулись двумя-тремя словами и громко повторили немногочисленные правила: выбросить ножи, не бить по лицу, по шее и ниже пояса, не бить лежачих. Победа признается за теми, кто дольше всех продержится на «поле боя» и не отступит за проведенную за спиной черту.

Йока не чувствовал страха, только волновался все сильней и сильней, до нервной дрожи. Страх появился потом, когда настало время сходиться. Это очень мало напоминало уроки фехтования и вольной борьбы, зато было похоже на настоящий бой, как его описывали в книгах. Два «войска» ринулись навстречу друг другу, словно собирались смести, растоптать противника. И ножи показались Йоке не самым опасным оружием по сравнению с тяжелыми цепями и толстыми железными прутьями. Да и шипастые кастеты, надетые на руки почти у каждого сытинского бойца, не оставляли сомнений: один удар такой штукой в лицо если не убьет, то точно покалечит.

Йока в начале даже задохнулся от страха, ощущая, как кровь отливает от головы, а ноги делаются ватными и холодными. И сделать шаг вперед – все равно что прыгнуть в воду с вышки. Если не прыгнешь, засмеют. Засмеют, даже если на секунду задержишься, отстанешь. Йока бежал вместе со всеми и не чувствовал под собой ног: пространство вдруг сжалось до узкого пятачка, за пределами которого ничего не существовало, только он сам и противник впереди. Может быть, это потемнело в глазах?

И страх отпустил в тот миг, когда железный прут принял на себя удар цепи, нацеленный в лицо: цепь обвилась вокруг прута несколько раз, Йока подхватил прут за другой конец, надеясь лишить противника его оружия. И прикрывался плечом от ударов кастетом, не чувствуя боли.

Это была не столько драка, сколько давка и свалка, ничем не отличавшаяся от мальчишеских побоищ, за исключением оружия и крепких словечек, которыми так и сыпали обе стороны. Йока никогда не боялся крови и теперь ее не замечал – ни своей, ни чужой. Сытинские нарушали правила, целились по лицу, зная, что так проще всего напугать и заставить противника отступить. Сперва Йока боялся выронить оружие: поднять что-то с земли в толпе было невозможно, а драться голыми руками против цепей и кастетов казалось бессмысленным. Но вскоре стало понятно, что и прутья, и цепи – детские игрушки по сравнению с кастетами и кулаками: из игры бойцов выбивали удары в подбородок, в солнечное сплетение или в болевые точки. И снова становилось страшно, когда рядом кто-нибудь с воплем падал на землю, перегнувшись пополам, или как сноп навзничь валился с ног. Сытинские – как и рощинские – безжалостно добивали тех, кто еще не упал, но согнулся или опустился на одно колено.

Рощинские теснили сытинских, и это вселяло уверенность и силу. Йока прорывался вперед, и вскоре рядом оказался Стриженый Песочник – веселый, с красным лицом, на котором проступили крупные веснушки.

Драка выкосила не меньше двух третей бойцов, некоторых оттаскивали в сторону товарищи, но многие, отдышавшись, поднимались и возвращались на поле боя. И свалки уже не было, каждый старался найти противника по силам, а лучше – кого-нибудь послабей, чтобы вывести его из игры быстро и без потерь. Йоке выбирать не приходилось, даже его ровесники из Сытина были крепче его и шире в кости. То, что он продержался так долго, можно было причислить к подвигу. И Стриженый Песочник, как-то раз снова оказавшись рядом, подмигнул ему удовлетворенно и ободряюще. Может быть, именно это придало Йоке сил, и он мастерским ударом вывел из игры парнишку, неуклюже и сильно махавшего железным прутом: уроки фехтования не прошли даром!