– Тебя никто и не гонит, Лампочка ты моя, и Ильича…

Она положила ему голову на плечо, обняла руками за шею и прошептала: «Спасибо тебе, Егор…. Имя у тебя красивое, произносить приятно. Кажется, „г“ в середине, вроде резко звучать должно, а звучит мягко-мягко… Его-о-ор…»

В дверь позвонили. Есин понял, что эта Пуси, всё-таки, выполнила своё обещание. Он резко открыл дверь и отпрянул от неожиданности. Перед ним стояла Лена, с которой он уже как месяца два не встречался. Он и имя её не сразу вспомнил.

– Ну, что Егор Александрович, не ждали? Не ждали! – Егор не мог видеть, как за его спиной появилась Лампочка. – А, вот и новая зазноба! Ты у нас Егорушка, просто половой гигант, с огрызком вместо члена. А я тут с Надькой твоей в баре.… Подсела ко мне девица…. Я у стойки сижу, пью кофе, и она тут… шасть… рядом, сидит, плачет. Я ей говорю, что, мол, чего плачешь, дура?! И она мне про своего кобеля, как начала чесать,… что и такой он у неё и сякой… разрисовала мне его… во всех подробностях… и, говорит, что имя у него необычное…. А я слушаю и ушам не верю! Вот те раз, это же Егор Александрович! Собственной персоной…. Так мы и подружились. Она там, внизу стоит, стесняется. А я, баба простая, стесняться мне нечего. Вот и зашла, так сказать, по-свойски. Что, ЕГЕ, групповуху устроим?

Евлампия не говоря ни слова, надела свои туфельки и пошла домой, к маме. Последнее, что она услышала, были слова Егора Александровича:

– Дура ты, Ленок, какая же ты дура!

У подъезда стояла девушка, но было уже темновато, и Лампочка не могла разглядеть её внешности.

– Вас, случайно не Надя зовут?

– Да, а что?

– Егор Александрович очень просил вас подняться. Я спускалась по лестнице, а он стоял с какой-то женщиной и попросил, чтобы я передала вам его просьбу. Там вас приятный сюрприз ожидает, что-то групповое, кажется, застолье.

– Спасибо вам, большое, – и Надежда рванула в подъезд.

Евлампия проводила её взглядом, улыбнулась, и пошла на Арбат.

«Всё-таки, мы, бабы, действительно, стервы, – подумала Евлампия, улыбаясь встречным прохожим, – зачем я ей это сказала? Шла бы себе и шла. Нет! Дёрнул чёрт за язык.

А Егор, видимо, прав. Какая, в сущности, разница, женат – не женат…. Он разведён и что из этого вытекает? Садом и Гоморра. Слышала же я телефонную трескотню этой Уси-Пуси? И ничего. Проглотила. Сделала вид, что ничего не слышала. Значит, меня это устроило. А он, актёришка жалкий, будто бы с мужиком болтает, а тот ему, якобы с угрозами. Как у него ума хватило, мне про рэкет «лапшу не повесить на уши»? Тогда бы точно не сдержалась бы. А так, нет! Нормально всё! Господи, ещё пилить и пилить до Медведково. Завтра надо будет ему позвонить, узнать, как прошла ночь. Очень интересно, как он среагирует на звонок? Егорка, наш, Александрович Есин».

Фрагмент – II

1.

В свои двадцать три года, Евлампия Ильинична была очень не дурна собой, но по складу своего характера, она просто не могла иметь сколь-нибудь значимого опыта в общение с людьми. Все знакомые называли её сплетницей и интриганкой, хотя, это было не совсем так, то есть, совсем не так.

Здесь я позволю себе небольшую авторскую ремарку или, если хотите, авторское утверждение: у человека должна быть, хотя бы очень маленькая, но своя тайна, так же, как своё, пускай очень крохотное, но его личное пространство.

Тайн, как впрочем, и пространства, у Евлампии не было. Она вся была настолько открытая, насколько совершенно не защищённая. А, кроме того, у неё был довольно существенный недостаток: принимать желаемое за действительное. Рассказывая кому-то о ком-то или о чём-либо, она совершенно не пыталась стреножить свою бурную фантазию и слушающие весь этот бред собеседники не могли осмыслить, где закачивалась правда, и начинался вымысел.