– Килограммов риса. А подмели ещё не весь вагон.

Удод притормозил и решил вклиниться в разговор:

– Это мусор командир.

– Это рис с мусором. – Возразила кладовщица. – Будь мой товар, просеяла бы, промыла и просушила. А потом можно и продавать.

– Неет, командир сказал выбросить в контейнер.

Клавдия горестно вздохнула, махнула рукой и ушла. Глеб предложил Удоду взвесить мешки – ему не верилось, что Клавдия на глазок могла так точно определить размер ущерба. Весы подтвердили – глазовес Клаву не подвел.

Пока вычищали вагон Глеб решил всё же выпить чайку, отдать сторожу гардероб, а там и время обеда подоспеет.

К чаю Маня положила ему лоток с ленивыми варениками, а Великий прислал свою поэму. Вернее, творение он отправил Манюне, справедливо рассудив, что приятель оценить шедевр по достоинству не сможет. Скорее всего и читать не станет. Маня же к любым текстам относилась внимательно. Было в Латвии время, когда она собиралась купить русскоязычную городскую газету. Великий тогда жил почти миллионером и вложиться в предприятие на пару, предложила ему Маня. С покупкой газеты не вышло, власти независимой страны не позволили иностранцам завладеть средством массовой информации. Тираж массовым нельзя было назвать даже с натяжкой – 3000 печатных экземпляров на 22 тысячи населения. Но срыв проекта Великого не огорчил, пока Маня писала книгу и вела сайт народной журналистики в Латвии, он строчил свои тексты. Завиральных идей у Великого всегда было хоть отбавляй. Маня добросовестно читала, правила тексты что-то подсказывала этому великовозрастному юнкору. И хвалила его работы. Она всех хвалила, но Великого было за что. Теперь, когда они вернулись в Россию, Великий время от времени отправлял жене свои творения.

– Муж не пишет стихи,

– не уходит в полет, и не ищет сапфиры по миру.

– Средь цейлонских болот он бриллиант не найдет.

– Пылесосить он может квартиру. – Читал Глеб, прихлебывая горячий чай.

Текст был большой, начало Глебу сразу не понравилось. Он было собирался позвонить Мане, но увидел, что она переслала мужу и рецензию к поэме Великого.

«Думаю, мужья автору с удовольствием наваляют за эту поэму».

Глеб послал Мане значок похвальной руки с выставленным вверх большим пальцем. Хлебнул пару раз и решил позвонить домой.

– А мне, гад, свои стихи не прислал.

– Решил, наверное, сначала получить рецензию, а уж потом по морде. – Хихикнула Маня.

– Ты его тут автором-мушкетёром обозвала…

– Понятно. Дочитать до конца терпения не хватило. Там у него неплохо –

«Муж в семье номинал. Муж в семье кардинал.»

А вывод: – чем как солнце с утра уезжать на работу, лучше скитаться мушкетером по свету.

– Кому лучше?

– Он считает мужу, да и жене спокойней.

– А ты как считаешь?

Маня задумалась, она считала, что со всеми диагнозами Глеба лучше, чтобы драгоценная половина всегда была на глазах. Покормлена, утеплена, одета. Но это сейчас. А по свету они в свое время поколесили. И помушкетёрили от души.

– Считаю, что всему свое время. А сейчас, как я понимаю, у тебя обед.

В разговор вклинился входящий звонок. Начальница не обращала внимания на часы, и пыталась выдать единственному подчиненному очередное распоряжение.

Поэтическую минуту пришлось свернуть. Через три минуты Глеб уже подходил к вагону, после разговора с Маней он с пристрастием просмотрел текст поэмы латышского бедолаги, и теперь в ритме шага костерил приятеля на чем свет стоит. Домашний муж у него получался бесполезным бездельником, ленивым и неромантичным.

– Блин, один он Мушкетер! – ворчал Глеб, подходя к пандусу. У вагона стояли 8 черных мешков с мусором.