Молясь величайшему чуду,
Что духа создала заря.
А если Антихриста свора
Вопьется в ослабшие ляжки,
Мы будем последние скоро
В Эдеме Христовом барашки.
17 декабря
Ледяной корабль
Есть где-то берег осиянный,
Есть в синем море корабли
И город лилий исполанный,
Да наши затерты кили.
Есть где-то вековые формы
Неувядающей красы,
Да наши леденеют кормы,
Примерзли острые носы.
Морозные цветы на вантах,
Холодный мрамор по бортам,
А по замерзнувшим вакхантам
Метелица гудит в там-там,
И пляшут глупые пингвины
С медведем белым тарантеллу,
Ни в чем, конечно, не повинны,
По замороженному телу.
И с Маточкина Шара скифы
И мурманские эскимосы,
Глядя на наши ероглифы,
Решают вечные вопросы.
Вольно ж нам было круг полярный
За божеством переплывать,
Испытанный наряд фиглярный
На шкуру волчию менять!
Как будто бы нагой Мессия
В твоих сугробах не замерз,
Как всюду, нищая Россия,
Как будто бы не властный Корс
Теперь единственный спаситель
Твой, безгеройная страна,
Где лишь Антихриста обитель
Безумствующими полна!
18 декабря
Брысь!
Голубое, белое, черное,
Жемчуга – в облачении утра,
Искрометные зерна отборные,
Пред закатом – струя перламутра.
Безграничные, ровные линии,
Монотонные, синие тени,
Хохоток равнодушной Эриннии, —
Безнадежная родина лени.
Озверело-свободные вшаники,
Пугачевско-махновские банды,
На березаньках – мятные пряники,
Воронья на снегу сарабанды.
На душе социально-тошнехонько,
В животе сторублевая булка,
И не ждешь ничего уж ровнехонько,
Как от денег в зарытой шкатулке.
Но сознанье в душе закаляется,
Что российской свободы кэквок
Перепортил идейные яица,
Что чудовищный он экивок,
Что дорожка моя архаичная
Вертикально взвивается ввысь,
Что от жизни спасенье – трагичное,
Повелительно-грозное: Брысь!
19 декабря
Льдинка
Воет кладбищенский ветер,
Как заблудившийся сеттер,
Саваном белым накрыты
Мертвых родителей плиты.
Ангелы плачут в решетке,
Как на рассвете кокотки
Пьяненькие в околотке.
Мечутся ивы плакучей
Обледенелые сучья,
Жмутся свинцовые тучи
Над золотым обелиском —
С визгом, и воем, и писком.
Где-то работает кирка,
Новая надобна дырка,
Видно, меж старых кому-то,
Пробила чья-то минута.
Ах, не улечься ль и впрямь
Бедному Толиньке там:
С сердцем случилась заминка,
Сердце – звенящая льдинка!
Розанька милая, где ты?
Только тобой отогретый
Мог бы опять на дорожку
Деточка вытащить ножку
Из голубого сугроба,
Из белозвездного гроба,
Где он в виссон спеленат.
Только горячий гранат
Губок твоих отогреть
Мог бы Эдемскую ветвь,
Сердца святую былинку,
Вмерзшую в звонкую льдинку.
19 декабря
Бегство
Это небо свинцовое,
Эти скудные формы,
Эти лица суровые
На вокзальной платформе!
Эти жалобы слезные,
Эта всех безнадежность,
Эти таинства грозные,
Это горе – безбрежность!
Нет, Россия злосчастная,
Я в тебе не жилец,
И стихия ненастная
Твой терновый венец
Мне напялить не вправе,
Я скользну, как угорь,
Через ляхов заставы
До предутренних зорь.
Ведь давно уж я Божий,
А не твой и ничей,
На тебя не похожий
Голубой соловей.
Может быть, на границе
Мне Антихрист свинцом
Замурует зеницы,
И кровавым венцом
Я покрою сугробы…
Всё равно, я чужой,
И безумья микробы
Не увидят ханжой
Перед идолом плоти
Дворянина небес,
Повторявшего счеты
Очистительных месс.
Да и раньше в алмазный
Я попал бы чертог,
И меж музыкой разной
Заприметил бы Бог
Мой страдальческий голос
И молитвы за Русь, —
И отравленный колос
Поглотила бы трусь!
31 декабря
К 1920 году
Двадцатого столетья мимо
И девятнадцатый прополз
Кровавый рок невозмутимо,
И новый уж натянут холст
Для летописи на подрамник,
Но, безнадежно удручен,
Я рядом приготовил камни,
И, если адский легион
И на него всползет напастей,
Я каменным его дождем,
Как буря обрывает снасти,
Сорву, поставя на своем!