Вот так все и было.

Потом Владимир Сергеич со своим баяном пришел – меха растянул призывно, и репетиция началась.

Когда все кончилось, я мимо нашей веранды на малышовый участок пошла, села в пустой беседке, стала слушать, как ветер шуршит по дощатому полу осиновым круглым листом и смотреть, как вышагивают по отросшей траве у забора черные галки. Что теперь делать, думаю? Без портфеля меня в школу не возьмут… как без него учиться? А Шура вредная – так не отдаст. Чего доброго выйдет завтра на празднике перед всеми и скажет: «Кто подглядывал, тому в школу еще рано! Пускай опять в садик ходят»

Сидела я сидела и придумала: надо портфели у Шуры самим украсть и спрятать. Тут Клавсергевна всех обедать кликнула, а потом тихий час наступил. Когда мы проснулись, уже Аннаванна с нами была – флажки из цветной бумаги резала: «Пойдемте, – говорит, – участок к завтрему украшать» Все пошли, а мы с ребятами, кто подглядывал, убежали потихоньку. Я им свой план рассказала.

Сперва мы хотели портфели в туалете спрятать, но потом решили, что лучше их в шкафчики для одежды положить – все равно они пустые стоят. Пока тетя Шура ужин нам собирала, мы скорей из кладовки достали, что она от нас спрятала и в свои шкафчики унесли. Аннаванна ничего не заметила. Некогда ей за нами смотреть: надо желтые листья рисовать, букеты из золотых шаров всюду расставить…

На другой день мы последний раз в садик пришли, все нарядные. У меня платье белое и гольфы новые. Веранда наша разубрана шариками и цветами, а в дальнем уголку сидит тетя Шура и плачет. Аннаванна трясущимися руками белый халат наизнанку напяливает:

– Я говорит, – к заведующей сейчас пойду. Это же чепе! Вы, – говорит, – нам мероприятие сорвали!

– Да я что, – всхлипывает Шура, – мне как Клавсергевна велела… а я человек маленький. Я тута тридцать лет горшки выношу, а вы на мене думаете! Да рази я когда что узяла?» – Тут она нас заметила и говорит: «Вон они – гаврики энти! С них спросить бы надо».

Аннаванна нахмурилась и нас к себе поманила:

– А ну, сознавайтесь, – говорит, – кто в Шурину кладовку лазил и портфели взял?

Шура на нас смотрит, глаза у ней красные, мокрые и щеки нарёваны. И так жалко ее стало.

– Ладно – говорю, – только мы портфели назад не отдалим, а то нас без них в школу не пустят. И все Аннаванне рассказала. Она сперва смеялась, а после говорит:

– Такие большие дети, а глупые! Да зачем же Шуре ваши портфели? Она уж давно выучилась!

Тетя Шура слёзы отерла и тоже разулыбалась, сгребла нас в охапку большими добрыми руками: «Ах вы гаврики мои, – бормочет. – Ведь сюрприз вам хотели сделать… А вы что?»

Сюрпри-из? Мне стыдно сделалось: зачем я про нее плохо думала? Хотелось повиниться, только я не знала как.

Утренник уже на носу. Гости, взволнованно переговариваясь, рассаживались на скамейках, составленных рядами на участке. Пришла Клавсергевна, завитая, торжественная и сразу стала проверять, как мы помним свои стихи. Владимир Сергеич пробовал за стенкой баян, наигрывая что-то знакомое, щемящее.

Портфели у нас все же забрали, но потом раздали опять – вкусно пахнущие новой кожей и изрядно потяжелевшие. Не утерпев, я щелкнула замочком и заглянула внутрь. Там лежал букварь, три зеленых тетрадки, альбом для рисования, пачка цветных карандашей и чинилка.

Еще всем нам дали лохматые букеты из сентябринок и розовых астр. Стебли их были обернуты толстой скрипучей бумагой.

– Цветы, – звенящим голосом сказала Клавсергевна, – в конце праздника можете подарить кому хотите, – и со значением посмотрела на нас.

Я оглядела свой букет. Он был хорош и горьковато пах осенью. Я сразу решила, что отдам его тете Шуре.