Наконец мы переезжаем в целый настоящий дом. На остров Скугсёй. Дом стоит на холме, оттуда открывается вид на море и на поля. За домом березовый лес и скалы.

Он сидит в конторе в цокольном этаже.

На острове есть церковь, построенная в виде креста. Она стоит на мысу отдельно от всех домов. В непогоду церковь не видно из-за морских брызг. Я часто хожу в эту церковь, потому что дружу с Айной, дочерью пастора.

Он никогда не ходит в церковь.

В башне есть скамейка, на которую никому нельзя садиться… Кладбище – это страшные истории о заросших мхом могильных плитах, железных досках с надписями, которые уже невозможно прочесть, и почему-то открытых могилах. Кроме того, там, в замерзшем грунте, можно найти белые человеческие кости, изъеденные позеленевшими бороздками.

В пасторской усадьбе много книг, и там часто устраивают вечера для детей. На скамейке сидит няня, она работает сидя, потому что на щиколотке у нее незаживающая рана. Через окно, сделанное в стене столовой, она раздает бутерброды со свиным рулетом. Там одна тетя говорит, что у нее есть туфли, которым несколько сотен лет, – она очень любит туфли. Пасторша обращается со мной так, будто я ее дочь. А пастор, когда мы собираем картофель, всегда сидит на камне посреди поля и рассказывает нам всякие истории. После обеда он прямо в рабочей одежде и резиновых галошах вытягивается на полу в сенях, подкладывает под голову свитер и спит. В эти полчаса все должны молчать, даже петух.

В усадьбе есть двухэтажный амбар, там мы, дети из округи, играем в свои игры, с куклами и всякими старыми вещами. И топим печь под строгим надзором взрослых, над открытыми конфорками мы жарим на палочках кусочки свинины.

Пасторская усадьба – мой второй дом. Каждый вечер, возвращаясь по посыпанной гравием дороге в дом под горой, в котором мы живем, я сосредоточенно размышляю о всякой всячине. О том, что, если мои родители умрут или куда-то исчезнут, я смогу жить в пасторской усадьбе. О том, что не стану горевать из-за потери мамы, потому что не смогу горевать из-за потери его. Но это справедливо. Таков закон. Если же я вопреки этому закону все-таки буду горевать из-за потери мамы, то потому, что одну большую потерю можно оплакивать, если отбросить все остальное.

Но у меня в запасе есть и другая возможность. Мама не останется с ним навсегда, но выберет себе кого-нибудь другого. У этого другого будет большой дом, сад и много книг. Он будет праздновать Рождество, лестницу, ведущую на второй этаж, будут украшать ниссе[8], гостиную – ангелы и гирлянды. На 17 Мая[9] всех будут угощать гоголь-моголем, печеньем с начинкой и красным соком. Как в пасторской усадьбе.

На всякий случай у меня припасена еще и третья возможность. Я перееду жить в пасторскую усадьбу, но сделаюсь невидимкой. Способ, как стать невидимкой, я придумала сама. Мне ужасно нравится мое открытие, но меня так и подмывает рассказать о нем дочке пастора Айне, моей подруге. Иногда это искушение бывает таким сильным, что мешает мне играть с нею. Ведь я знаю, что ей оно тоже понравится. Но знаю также, что она непременно спросит:

– А почему ты не хочешь идти домой, а хочешь жить у нас?

На всякий случай, если я не устою перед искушением и все расскажу Айне, я придумываю разные ответы на этот вопрос. Но ведь она не поверит ни одному из них. У меня уже есть большой опыт скрывать правду, однако лгать, даже скрестив пальцы, нельзя. Во всяком случае, Айне.

В пасторской усадьбе есть пруд, правда почти без уток, зато на берегу вокруг пруда стоят маленькие домики. Словно селение на берегу озера. Они сделаны из ящиков и гофрированной жести, на крышах лежат камни, чтобы крыши не унес ветер. В этих домиках живут наши бумажные куклы. У них есть маленькая мебель и одежда. Животные. И всякая утварь. Кое-что Айне досталось в наследство, кое-что мы, дети, сделали сами с помощью взрослых или старших братьев и сестер Айны.