– Сладких снов, Стрелок, – произнесла она тепло и нежно.
– Сладких снов, Ксюша, – ответил Глеб.
И между ними возникла терпкая, волнующая, совсем не дружеская пауза. А потом вдруг щелкнула щеколда калитки, и на улицу вывалился Ксюшин муж, взлохмаченный, злой, смердящий перегаром. Похоже, давно подслушивал их разговор.
– Здра… – попытался поздороваться Глеб, но его прервал тяжелый удар ладонью в плечо.
– Она тебе не Ксюша! Молокосос! – брызжа слюной проорал мужик. – Она для тебя – Ксения Ивановна!
– Езжай уже, – поникнув, попросила Ксения.
Глеб скорее прочитал это по ее губам, чем расслышал из-за пьяных выкриков.
Кивнул, глядя сквозь ее мужа, и исчез в черноте ночи.
Домой он не поехал – едва свернул на перекрестке, как бросился к Лане.
К ее коттеджу, обвитому плющом, Глеба толкала вовсе не влюбленность, а коктейль чувств – одно темнее другого. Сейчас тот, другой, мужчина, живущий в нем, злой, жестокий, ядовитый, взял верх. Это он бросал камешки в Ланино окно, он жестами требовал, чтобы та спустилась, хотя знал, как сильно ей попадет от отца.
Лана выскользнула из дома в джинсах и байке с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик косички, заплетенной на ночь. Источающая нежное сонное тепло. Все еще тихая, спокойная, лишь с отблеском тревоги во взгляде. Протянула к нему руки – доверчиво, почти по-детски. Но Глеба это не тронуло, он впился в нее поцелуем – таким, что дух перехватило. А потом за руку потащил Лану за собой.
– Глебушек, что с тобой? Почему не отвечал на звонки?
Как же ему теперь не нравился этот «Глебушек», похожий на «хлебушек»! Другими словами – мякиш. Пресный, безвольный, привыкший все эмоции держать при себе. Сейчас Глеб хотел одного – брать. Даже в глубь леса не пошел – остановился за ближайшими елями, благо еще только начинало светать. Рывком притянул Лану к себе, ладонь положил ей на затылок, чтоб не увернулась. Целовал страстно, жадно – так, что дыхания не хватало. Остановился только, когда услышал вскрик и одновременно почувствовал во рту солоноватый привкус – до крови прикусил ей губу.