Чувствую себя совершенно голой. Теперь меня страшат не только прикосновения — даже мысль о вторжении в личное пространство отзывается морозом по коже.

— Я ни в чем вас не обвиняю... Кроме кражи, конечно, — верный своей манере общаться, вворачивает Граф. — Но если этот момент с прикосновением-наоборот есть в вашей истории, вы же тоже думали об этом, верно? Давайте попробуем. Никто ничего не теряет. В худшем случае вам не понравится, а я получу пощечину.

Допустим...

Любопытно, что согласиться меня подталкивает именно воображаемая пощечина Графу.

Он садится на край кровати. Я невольно отодвигаюсь, но командую:

— Руки за спину.

— Не стесняйтесь, говорите прямо — вы хотите меня связать, — усмехается Граф.

— Связать, запихнуть в рот кляп и запереть вас в шкафу, если озвучивать весь список желаний.

— Я пытаюсь создать благоприятную атмосферу, а вы все портите! — журит меня Граф, но руки за спиной прячет.

Сажусь рядом, поджав под себя ноги.

— Закройте глаза.

Слушается.

И вдруг я осознаю, что в горле пересохло, а сердце стучит громко и быстро. Коротко, неслышно выдыхаю — и взмахиваю рукой, словно дирижер перед началом симфонии... Так и застываю, прикусив губу. С чего начать-то?.. Осторожно кладу ладонь на плечо Графа. Хм. Ничего ужасного со мной не происходит, только сердце начинает захлебываться.

Осмелев, скольжу ладонью по рукаву ниже. Прохладный шелк просто создан для прикосновений… А что при этом чувствует Граф? Не прекращая движения, поднимаю голову — и оказываюсь всего в десятке сантиметров от его лица. Граф глаз не открывает, играет честно. Он замер и, кажется, вслушивается в свои ощущения. Медленно втягиваю воздух… Как же я люблю этот запах…

— Вы вкусно пахнете, — словно читает мои мысли Граф, и я тотчас же отдергиваю руку.

Он открывает глаза.

— Ну, вы и трусишка, — в его голосе сквозит ирония, но во взгляде нет даже намека на улыбку.

— Для первого раза отличный результат, я считаю.

— В самом деле? — ухмыляется Граф и пересаживается на стул. — Так что там дальше с нашими героями?

Песня зазвучала снова. Ксения поднялась с колен и выключила запись.

— Хочешь чая?

Глеб кивнул.

Ксения ушла, а он все продолжал стоять, обнаженный, опираясь ладонью о подоконник. Глеб осознавал: его жизнь изменилась и больше никогда не будет прежней. Какую роль он играл в этом новом мире? Кроме предателя Ланы и любовника замужней женщины?

Мелкий дождь размывал пейзаж за стеклом. На асфальт, лопаясь, падали каштаны. По серой улице куда-то спешила женщина в сером пальто, с раскрытым цветастым зонтом. Кленовый лист, который к нему прилип, едва различался на пестром фоне. Глебу показалось, что это единственное яркое пятно в унылой Вселенной может что-то значить.

На кухне закипал чайник. Ксения заперлась в ванной.

Глеб так ждал близости с этой женщиной — и близость была волшебной, тогда почему же сейчас он чувствовал себя обманутым? Потому что те минуты ничего не изменили? Вырезать их — и все останется как прежде: он в гостях у Ксении, она заваривает ему чай... А как могло быть иначе? Они, обнимаясь, лежат на полу, одаривая друг друга теплыми ленивыми поцелуями? Такая картинка даже в его голове не оживала.

Ксения не любила его. Похоже, она вообще ничего к нему не чувствовала, тогда как Глеба эмоции разрывали на куски. Но разве можно влюбить в себя женщину, которая этого не хочет? И разве можно перестать любить, если сильно этого захотеть?

Глеб сжал кулак и легонько ударил им по подоконнику. Пестрый зонт, это спасительное пятно на сером фоне, ничего не значил. То, что произошло между ним и Ксенией, — тоже. Но жизнь продолжалась.