– Сука, – прохрипел он. – Ленивая тварь! Слинять захотел… Вставай… Падла! Нельзя… Нельзя бросать…

Ощущая боль и усталость во всём теле, он перевернулся на бок, подтянул ноги и встал на колени.

– Папа! – закричала Оля.

Павел вздрогнул и заставил себя подняться.

Дикий ветер вырывал из него тепло, дыхание тут же стыло, снег колол глаза. Лес трещал и стонал под напором снежной бури. И где-то далеко плакали три родных человека, которых он собирался бросить на произвол судьбы.

Павел стиснул зубы до хруста, потёр руками онемевшее лицо.

– Борис, – позвал он.

Коллега еле слышно промычал что-то в ответ.

– Надо идти, Борис, – пробормотал Павел, трогаясь с места.

– Пойдём, Борис, – приказал он еле слышно, переставляя ноги через мучительную боль.

– Не отставай, Борис, – прошептал Павел, и лес проглотил его прощальные слова.

Поднявшись на вершину гряды, Павел попытался сориентироваться. Бесполезно. Чёрно-снежная пелена давала обзор в пару метров, где уж тут разглядеть горное озеро и домик на его берегу. Павла шатало от усталости и порывов ветра. Он пытался понять, в какую сторону направиться.

Так, ладно, для начала надо хотя бы спуститься с горы, а там видно будет. Точно, тут осталось-то километра три, это ж совсем пустяк. Он к Ире шёл от электрички километров пять, когда тайком навещал её на семейной даче. И тогда ему эти километры казались сущим пустяком, он пролетал их в один момент, стремясь увидеть любимые глаза и услышать самый красивый на свете голос. А что такое три километра… Так, ерунда… Как два пальца…

Павел шагал между деревьями, склонив голову, чтобы защитить глаза от колючего снега. Он не чувствовал ног и рук, лицо пугало каменной твёрдостью, а лёгкие горели от ледяного воздуха. Тепло окончательно покинуло его, даже под несколькими слоями футболки-кофты-куртки его не осталось. Тело безнадёжно остыло и уже не могло сопротивляться морозу, проникающему всё глубже. Нужно было как можно скорее добраться до домика, развести огонь, отогреться, напиться горячей воды.

Постепенно Павел так устал, что провалился в какое-то забытье. Он уже не понимал, куда и зачем идёт. Мысли стали шершавыми и отрывочными. Всё его существование свелось только к необходимости переставлять ноги. Снова и снова. Вытаскивать их из снега, протягивать вперёд и опять погружать в снег. И так снова и снова. Снова и снова. Без счёта и конца. Вся жизнь превратилась только в череду шагов, которые он совершал на автомате, преодолевая усталость и боль.

Где-то там его ждали жена и дети. И он должен был дойти до них. Обязательно. Непременно. Другого исхода увлекательной прогулки просто не существовало.

Он не заметил, как спустился со склона и пошёл по более-менее ровной местности. Деревья вокруг вдруг закончились, слой снега стал толще, а ветер принялся дуть так сильно, что грозился выдуть не только последние остатки тепла, но и саму душу.

Павел поскользнулся и упал. И падение вдруг подействовало на него отрезвляюще. Словно кто-то встряхнул его и заставил проснуться. Он обнаружил себя лежащим на льду, припорошенном снегом. И он обрадовался. Он так отчаянно обрадовался, что беззвучно засмеялся, запрокидывая лицо в небо. Чёрт возьми, но он же дошёл! Он на месте! Осталось только найти сам домик.

Он еле поднялся на ноги. И пошёл обратно по своим следам. Вышел на берег и огляделся. Где же дом? Неужели это какое-то другое озеро? Нет, к чёрту сомнения! Он на месте. Иди уже, идиот!

Он тронулся с места. Шатаясь и смеясь, Павел прошёл несколько шагов. И уткнулся в редкий частокол, окружающий домик. Калитка. Где-то тут калитка, чёрт бы её побрал. Он двигался вбок, стараясь не потерять тонкое горизонтальное брёвнышко на уровне груди. И через несколько бесконечных метров наткнулся на калитку. Потянул на себя. Потом ещё. Сильнее. Калитка не поддавалась и Павел вдруг рассердился. Волна злобного жара придала ему сил – он рванул сплетение древесины и получил узкий проход, через который с трудом протиснулся.