Не ведая умысла злого.
И внятным становится замысел Твой,
И зрячим становится Слово.

«Славянский бог смешон и волосат…»

Славянский бог смешон и волосат,
Его ступни босые в белой глине,
Нахмурившись, он грозно входит в сад
И губы свои пачкает в малине.
Над ним летают бабочки, жуки,
Стрекозы, комары и тварь иная.
Поодаль косят сено мужики,
Поскрипывает грубо ось земная.
Славянский бог глядит на свой живот
И нежно гладит ствол кудрявой вишни.
В нем бог другой, наверное, живет,
Но все эти подробности излишни.
На дне колодца плавает звезда,
Пытаясь робкой рыбкой притвориться.
Славянский бог уходит в никуда,
Чтоб в небесах глубоких раствориться.

«– Плоть есть плоть, – говорит Платону…»

– Плоть есть плоть, – говорит Платону
                                                        Сократ.
– Ничего не поделаешь, —
                                соглашается Демокрит.
– Как же быть тогда нам с душою
                                        бессмертною, брат?
– И она в геенне сгорит.
Виноградная плачет на черной грядке лоза,
Черный на белой березе смеется дрозд.
И глядит любовь смиренно в твои глаза,
Распуская павлиний хвост.

««Ты прости меня, Боже!» – «За что?»…»

«Ты прости меня, Боже!» – «За что?» —
                                       усмехнулся Господь.
«За неверье мое, и за тяжкий грех мой
                                                     огромный,
И за то, что Великим постом никчемную плоть
Ублажал коньяком и нескромной пищей
                                                   скоромной».
И текло по реке убежавшее молоко,
И светилась в небе луны лимонная долька…
И ответил ему Господь, вздохнув глубоко:
«Ешьте, братья, хоть кошек, друг друга
                                           не ешьте только!»

«Луна на ущербе, и жизнь коротка…»

Луна на ущербе, и жизнь коротка,
Идут по дороге слепые века,
Ущербность их кратна, наверное, трем —
Кто станет их поводырем?
Не смей обижаться на звездный песок,
На посох, ронявший березовый сок,
Про глину обещанную позабудь —
Еще прорастем как-нибудь!

«Голубь, плескающийся в желтом, как желчь…»

Голубь, плескающийся в желтом, как желчь,
                                                            песке,
А потом воркующий в синей, как небо, луже.
Ты, чья жизнь для вечности на волоске,
Думающий, где лучше – внутри, снаружи?
Голубь, клюющий зернышки всех эпох
И выглядящий ангелом, пред Господом
                                                 предстоящим.
Ты, забывший о том, что такое Бог,
И озабоченный только лишь настоящим.

«Мой ангел-хранитель, спаси тебя Боже…»

Мой ангел-хранитель, спаси тебя Боже —
Я заблудился в жизни, похоже.
Я нахожусь меж светом и тьмой —
Прости меня, ангел мой!
Но если тебя вдруг кто-то обидит,
Иль возжелает, иль возненавидит,
Я стану, как страшный зверь —
Ты уж, мой ангел, поверь!

«Жизни странно течет река…»

Жизни странно течет река,
Ты превращаешься в старика,
Не замечая, что речь горька
На краешке материка.
Путь к океану непрост, как Пруст,
Жестк, словно ложе твое, Прокруст,
А прибрежные камни – терновый куст,
Как тут не окровавить уст!
Где ты, медузы нежная грусть,
И кальмаров злость, и акулы пасть?
Я вернусь к тебе, золотая Русь,
Чтобы в бездне радостной не пропасть.
А о том, что на дне океана мой дом,
Помнит лишь бедный Том.

«Ночь длинна и нежна, так какого рожна…»

Ночь длинна и нежна, так какого рожна
Думать, кто тут любовница, кто тут жена?
Ты у Господа спросишь, чего лишена
Твоя жизнь, а в ответ тишина, тишина…
Ты забудешь про свет, поглядишь на луну
Лупоглазую и на блудницу одну,
А она тебе скажет с улыбкой: «Да ну!
Дай-ка лучше к тебе я прильну!»
И слетится к тебе звезд встревоженных рой,