С могилы сестры – Муравьевой,
Коллекцию бабочек, флору Читы
   И виды страны той суровой;
Я им завещаю железный браслет…
   Пускай берегут его свято:
В подарок жене его выковал дед
   Из собственной цепи когда-то…
* * *
Родилась я, милые внуки мои,
   Под Киевом, в тихой деревне;
Любимая дочь я была у семьи.
   Наш род был богатый и древний,
Но пуще отец мой возвысил его:
   Заманчивей славы героя,
Дороже отчизны – не знал ничего
   Боец, не любивший покоя.
Творя чудеса, девятнадцати лет
   Он был полковым командиром,
Он мужеством добыл и лавры побед
   И почести, чтимые миром.
Воинская слава его началась
   Персидским и шведским походом,
Но память о нем нераздельно слилась
   С великим двенадцатым годом:
Тут жизнь его долгим сраженьем была.
   Походы мы с ним разделяли,
И в месяц иной не запомним числа,
   Когда б за него не дрожали.
«Защитник Смоленска» всегда впереди
   Опасного дела являлся…
Под Лейпцигом раненный, с пулей в груди,
   Он вновь через сутки сражался,
Так летопись жизни его говорит:
   В ряду полководцев России,
Покуда отечество наше стоит,
   Он памятен будет! Витии
Отца моего осыпали хвалой,
   Бессмертным его называя;
Жуковский почтил его громкой строфой,
   Российских вождей прославляя:
Под Дашковой личного мужества жар
   И жертву отца-патриота
Поэт воспевает. Воинственный дар
   Являя в сраженьях без счета,
Не силой одною врагов побеждал
   Ваш прадед в борьбе исполинской:
О нем говорили, что он сочетал
   С отвагою гений воинский.
Войной озабочен, в семействе своем
   Отец ни во что не мешался,
Но крут был порою; почти божеством
   Он матери нашей казался,
И сам он глубоко привязан был к ней.
   Отца мы любили – в герое,
Окончив походы, в усадьбе своей
   Он медленно гас на покое.
Мы жили в большом подгородном дому.
   Детей поручив англичанке,
Старик отдыхал. Я училась всему,
   Что нужно богатой дворянке.
А после уроков бежала я в сад
   И пела весь день беззаботно,
Мой голос был очень хорош, говорят,
   Отец его слушал охотно;
Записки свои приводил он к концу,
   Читал он газеты, журналы,
Пиры задавал; наезжали к отцу
   Седые, как он, генералы,
И шли бесконечные споры тогда;
   Меж тем молодежь танцевала.
Сказать ли вам правду? была я всегда
   В то время царицею бала:
Очей моих томных огонь голубой
   И черная с синим отливом
Большая коса, и румянец густой
   На личике смуглом, красивом,
И рост мой высокий, и гибкий мой стан,
   И гордая поступь – пленяли
Тогдашних красавцев: гусаров, улан,
   Что близко с полками стояли.
Но слушала я неохотно их лесть…
   Отец за меня постарался:
«Не время ли замуж? Жених уже есть,
   Он славно под Лейпцигом дрался,
Его полюбил государь, наш отец,
   И дал ему чин генерала.
Постарше тебя… а собой молодец,
   Волконский! Его ты видала
На царском смотру… и у нас он бывал,
   По парку с тобой всё шатался!»
– «Да, помню! Высокий такой генерал…»
   – «Он самый!» – старик засмеялся…
«Отец! он так мало со мной говорил!» —
   Заметила я, покраснела…
«Ты будешь с ним счастлива!» – круто решил
   Старик, – возражать я не смела…
Прошло две недели – и я под венцом
   С Сергеем Волконским стояла,
Не много я знала его женихом,
   Не много и мужем узнала, —
Так мало мы жили под кровлей одной,
   Так редко друг друга видали!
По дальним селеньям, на зимний постой,
   Бригаду его разбросали,
Ее объезжал беспрестанно Сергей.
   А я между тем расхворалась;
В Одессе потом, по совету врачей,
   Я целое лето купалась;
Зимой он приехал за мною туда,
   С неделю я с ним отдохнула
При главной квартире… и снова беда!
   Однажды я крепко уснула.
Вдруг слышу я голос Сергея (в ночи,
   Почти на рассвете то было):