Шарик по небу летит;
Куст летит, летит окно,
Едет синее кино,
Уплывает в море рыба,
Вместе с рыбой едет дно.
Вот и поздняя пора.
В небо выросла гора.
Ночь пушится, поезд мчится.
Спать, наверное, пора.
99
НОВАЯ ЗИМА
Ожидание
Ожидания
Выжженная земля.
Сухим глотком
Горло отметит новый
Отрезок времени.
Тополя
Вонзились в небо,
И слишком похож на сверла
Их плоский ряд.
А мозг отмечает:
Стали
Ложиться тени на вещи,
На всё подряд,
И даже на небо.
И облака – из стали.
Экраны заполнены
Танцем взбесившихся волн,
Когда их,
Сдавленных,
Вдруг отпускают. К воле
Стремится сила
Сбывшаяся, и вот —
Полоски, пятна,
И старая плёнка, что ли —
Полоски, проблески…
Мир пропадал вверх дном
И тёк,
Расплавившись,
В медленной вспышке света.
На фотографии
Замерший перед броском
Мир – только слышимость,
Музыка без сюжета,
Он весь из связок,
Весь из волокон. В нём
Нет ничего.
Только пить.
Только выжжен воздух
Ожидания
Лопнувшим узелком
В натяжении нитей.
Ослаблены связки. Поздно:
Мир напрягался
И снова собрался в ком,
Весь переплавлен
И снова наполнен. Поздно, —
Как устоять
Перед новым его броском.
Песня возчика
Скорее спать,
Чем что-нибудь другое.
Из колыбельных
Соткан круг земли. —
Так вижу я.
Согласные со мною,
В туманном море
Дремлют корабли,
И с песней вод
Почти что колыбельной
Несёт река,
Не ведая огней,
Во тьму долин
Свой сонный яд смертельный
И травы гнёт
Мелодией своей.
Так засыпают все
В пределах мира —
Ум каждого
Приемлет пустоту.
В нагретый воздух
Каплями эфира
Влит яд реки,
Прозрачный на свету.
Я вечно здесь.
Я тот, кто ожидает.
И каждого,
Кто спустится, везу,
А он сидит
И молча наблюдает,
Как льётся ртуть
Под волнами внизу.
Но что же ты
Так страшно смотришь в воду,
Покорно пьёшь
Снотворное вино,
Что превращает
В горную породу
Твои глаза,
Закрытые давно.
А мне не мил
Ни песен колыбельных
Пустой мотив,
Ни наговор воды,
Я был бы рад,
Когда б людей отдельных
Из смерти шаг
Прервал мои труды
Надолго,
Иль ненадолго… А впрочем,
Какое дело возчику. Я сам
Подчас дремлю
На вёслах вполуночи,
Пока мой Stix
Струится по холмам.
Письмо с дороги
Лист неосенний,
Но сорван ветром
И брошен в воздух.
Потом такие
Текут завесой,
Но это – после.
Порыв короткий,
А лист кружился
И кувыркался,
И в пальцах-лодке
Он опустился
И задержался.
Потом с ладонью
Его качнуло
В едином слоге
И сдуло ветром.
А это было
Письмо с дороги.
Уже не глядя,
Но всё держу
Пустоту в ладони.
Смотрю на небо
Сквозь золотую
Прореху в кроне.
И в то же время,
Забыв пространство,
А с ним – аллею,
Тот неосенний
Держу в ладонях,
Читать не смею.
2000
СЕВЕРНЫЕ СКАЗКИ
Безмолвие
Безмолвие. Пустая полоса
Без облаков над самым горизонтом.
Вечерний воздух гасит голоса,
Им листья отзываются со звоном.
На вышках не горят прожектора,
На соснах спать устроились вороны,
А в воздухе всё меньше серебра,
И стронций крон стал охрой приглушённой.
Цвет сумерек запорошил глаза,
Ложится на зрачок тончайшей сеткой,
И странно так услышать голоса
Людей за железнодорожной веткой.
…
В пустом окне – как поневоле
Неслышно теплится свеча.
От жёлтой вспышки память боли,
Как капля воска, горяча.
И вспоминается зима,
Скрипучий сумрачный прохожий,
Своей структурою похожий
На деревянные дома,
На скрип тяжёлых старых брёвен,
Глухих фонарных сухарей,
И звук шагов его неровен,
Но оттого ещё слышней.
Сухие ветры в поздний час
Застыли снегом в подворотне,
Но из неё, как день субботний,
Подспудно действуют на нас.
Пускай затянется прощанье.
Звёзд полон мир, деревья спят;
Глаза отыщут, как вначале,
И отрешённо разглядят,
Слегка слезясь от снежной пыли,
Как быстро движутся ветра,
И медленно – автомобили,
Снег наметён на номера.
А после, утром, в час, покатый,
Как освещённой горки склон,
Когда ветра, свернувшись, спят, и
Воспринимаются как сон, —