Вот и поезд. Выходят, как всегда, до ужаса медленно… Пропускаем…

Садимся… Едем… Тесно…

– Послушайте, милейший… – это ко мне обращается некая пожилая особа, – не могли бы вы свой хвостичег опустить? А то щекотит очень он мне нос!

Конечно, конечно… Разумеется… Знаю точно, что вот теперь, когда я хвостик опустил, по нему будут топтаться исключительно с целью вытереть ноги. Я что ли первый раз еду? В метро вообще с хвостиками неудобно… Вот – вот. Уже и наступили… Девочке рядом со мной очень нравятся кисточки на моих ушах. Они и вправду, хороши. Я улыбаюсь ей своей очаровательной улыбкой… Ребенок весь в слезах, зато мамаша норовит проговорить в мой адрес все обиды несчастных дней ее чреды…

Бегут платформы, исчезая… И люди на них исчезают навсегда из

быстропеременной моей реальности вместе с платформами.

Проезжаем перегон от «Автозаводской» до «Коломенской». Мост и вид с него вполне отличный… Солнце, отражаясь от поверхности реки, приятно щекотит мне зрачок.

Боже мой, Боже мой… Прошли бесконечные века моих ожиданий и моих надежд, когда я вместе со многими другими, стоя на самом краю Вселенной, в преддверье Ничего, в таком же самом вагоне Московского метро, пристегнутый наручниками к верхней перекладине, мечтал лишь об одном пейзаже за окном – о том, что вижу я сейчас, и почему-то даже этому не рад?

Я бесконечное время думал о том, как исчислить бесконечное время… Чем можно его наполнить, если все конечное в нем имеет меру ноль? Ты, сущесвующий, конечный, есть. Но при этом тебя нет. В бесконечности ты даже не точка… И – совершенно уж смешно – ты даже и не ноль! Поскольку ноль – это вполне конкретная вещь, со своими свойствами и атрибутами,

которые не могут наличествовать у отсутствия чего – либо…

О, да! Я помню… Я помню все… Своё внезапное озарение, тут же переросшее в вопрос, звучащий в спину почти уже ушедшему Ребенку. Вопрос о том, что с нами будет, когда бесконечно долгое наше заключение, все же… закончится? И Его ответ. Как будто Он его ждал: «Надейтесь. Ибо Аз есмь Альфа и Омега, Первый и Последний. И Я, так же, впрочем, как и вы, невложим ни в какую бесконечность. Вы больше любой бесконечности. Надейтесь!» Вот что ответил тогда Мальчик нам, стоящим в ожиданье…

«Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь!» (прп. Симеон Новый Богослов. Гимны. ПСС, т.1, стр. 44).

И мы ждали, ждали, ждали…

Протекали века, и геологические эпохи в каких – нибудь мирах сменяли друг друга. А наше бесконечное ожидание при этом нисколечки не убавлялось. Как, скажите мне, тут не впасть в расстройство?

Мысли… Вера, Надежда и Любовь… Вы полагаете, что это имена Святых? Конечно, это имена. Но вместе с этим кое – что еще… Вера, – когда ты веришь, дает тебе Надежду. Вера, если так хотите, в

Надежду превращается, когда в Вере больше нет нужды… По Воскресение из мертвых… Мы верили в теченье нашей жизни, и сейчас в нас наша Вера перешла в Надежду. (И, коль Высокое отбросить, то мы здесь надеемся неведомо на что. Поскольку наше ожиданье – бесконечно!..) Теперь, последнее. Любовь!

Она – есть завершение Надежды. Любовь есть то, что ожидает нас в Самом Конце Всего… Она растет в душе воистину вне всяческих пределов… Она – самая Младшая из мучениц-сестер. Она, Рожденная Мудростию позже всех, есть всех венец! Воистину, вот чем достойно можем мы заполнить бесконечность в ожидании прощенья! Ведь нам же сказано тогда (О, Господи, когда же это было?!), что невложим Господь ни в какую бесконечность! Но Он же есть Любовь! Поэтому Любовь – есть то, что будучи расцветшим в нас, нас делает тотчас размером – более всего! Вот чем заполнить можно ожиданье во